сайт Друзей
Героиня фильма - девушка решительная и целеустремленная. Женя успешно делает карьеру в издательстве и очень скоро у неё появляется реальная возможность стать редактором журнала. Но для исполнения
События города на 20 января
День выборов-2
| Сормовский |
18 февраля — 16 марта в 23:20 |
| Синема парк Фантастика |
18 февраля — 16 марта в 11:20, 14:50 |
| Синема парк Седьмое небо |
18 февраля — 16 марта в 15:50, 19:55, 00:20 |
| Индиго |
18 февраля — 16 марта в 10:50 |
Игорь Цаплин будет избираться на третий срок, а поможет ему в этом уже знакомая зрителю команда пиарщиков.
Жанр: комедия
Комментарии:
О продолжении популярного в свое время «Дня выборов» не имеет смысла рассуждать как о «политической комедии». Вернее, по-другому. Перестав быть водевилем, в части второй фильм не превращается в комедию положений из жизни политтехнологов и региональных политиков. Да, в картине есть и шутки разной степени остроумия, и типажи с узнаваемыми характеристиками, удачно подчеркнутыми пером карикатуриста. И посмотреть фильм стоило хотя бы за эту сатиру (говорили, что режим убил в России политическую сатиру – так вот же она), снятую в логике американской комедии «The Campaign», получившей в нашем прокате название «Грязная кампания за честные выборы». Но «День выборов-2» существенно глубже. Это – философская драма про суть власти в России, удачно маскирующаяся под комедию положений.
Итак, через многие годы после выборов губернатора Цаплина, показанных в первой части, в страну возвращаются губернаторские выборы. И губернатору Цаплину пришла пора идти на третий срок. Вот завязка и поляна, на которой действующие лица должны ломать коленца и изображать смешное.
Но начинается странное. Областью никто не хочет управлять. Приз в виде губернаторской позиции является абсолютно неинтересным прежде всего для губернатора. Он предпринимает титанические усилия, чтобы не избраться. Смешной вроде бы дядька внезапно становится персонажем трагическим. Этакая смесь «лишнего человека» начала XIX века и Платона Каратаева. Цаплин либо спит, либо убегает и скрывается, либо с молотком ремонтирует детскую площадку: совершает – и это акцентируют авторы фильма – единственно осмысленное и общественно полезное действие своего восьмилетнего правления.
Единственное, на что его уговорили менеджеры его избирательной кампании, это не снимать свою кандидатуру. Абсолютно реалистичный типаж, кстати. Я лично знаком с несколькими приличными губернаторами, которые не любили свою работу и свой статус, а потеряв его, раскрывались с другой стороны и обретали счастливую жизнь. Девиз Цаплина: «Ну не мое это!».
Основному оппоненту Балашову только кажется – по необразованности и узости кругозора, – что он хочет стать губернатором. Его биография понятна – суворовское, затем военное училище, Афган, руководство организациями участников боевых действий, крышевание бизнесов, наезд-отъезд, избрание на первую политическую должность – депутат городской думы – тут не до цветущей сложности. Только вперед и вверх. И вот москвич-политтехнолог открывает ему другой мир. Сцена, где кампания Балашова, его «вперед и вверх», апогей его карьеры, рушится, а он сидит перед монитором ноутбука, показывающим балет, и плачет – одна из сильнейших в фильме. Да, Балашов – человек действия, он всегда хочет другого, движется вперед – но политическая власть, как выяснилось, вовсе не то, к чему он стремится.
Камиль Ринатович Ларин. Для него участие в кампании и ее результаты становятся личной трагедией. Его победа (извините за спойлер) – случайность, фатум, не приносящий ему ничего, кроме боли, стыда и разочарования. Теперь пять лет ему придется расплачиваться за пьяный угар выборов, смотреть в глаза людям, которым, не отдавая себе отчет в своих действиях, наобещал вдоволь всего. Образ карикатурный, но точный. Сколько «варягов» на губернаторской позиции, наблюдая регион издалека, были искренне уверены, что там все легко исправить, добавить современного менеджмента, изменить стратегию – и все, область расцветет. А потом – их обещания и даже вполне искренние ожидания разбивались о суровую реальность. К их разочарованию и разочарованию в них.
«Кандидат-двойник» Балашова – узнаваемый типаж опустившегося интеллигента. Балашов-2 искренне собирается принять участие в дебатах, но напивается и не может даже написать «объяснительную», и засыпает, сбиваясь на длинном словосочетании «по техническим причинам».
Москва. Администрация Президента, пара чиновников которой показаны очень ярко и выпукло – единственно, что хочет на этих выборах, это избегнуть всякой ответственности за их результат. То есть пусть все идет, как идет, а кто бы ни победил, тот и станет нашей «креатурой». Умывание рук, последовательное и активное, уход от ответственности – как единственно приемлемая стратегия. Усилия сконцентрированы только на интерпретации абсолютно случайного и непредсказуемого результата как на плода долгой и кропотливой работы.
К власти не стремятся не хотят ее не только формальные институты или политические игроки. Неформальный лидер региональных силовиков, человек, «решающий все вопросы», областной прокурор, смиряется с неизбежным. Сам на себя заводит и пишет 18 томов уголовного дела и вместе с ними идет с повинной. Для него тоже оказывается непосильным грузом сопровождаемое постоянным страхом «бремя власти», пусть эта власть и неформальна.
Атаман Парамонов носит под казачьей сбруей серый итальянский костюм. Его настоящая жизнь – в Италии, где у него дом, семья и вид на жительство. «Казачество», «атаманство» – роль, клоунада, способ заработка. А настоящая жизнь – «в стране Леонардо и Петрарки». Настоящий Парамонов – это не казак, окающий, кричащий «Любо» и сжимающий нагайку, стреляя глазами из-под папахи. Настоящий Парамонов – поет «Соле мио» на чистом итальянском языке в безупречной итальянской одежде.
Так фильм превращается в антиницшеанский манифест в русском пейзаже. Власть Ницше – самоутверждение в поле действия случайного, в поле действия судьбы – ниспровергается изощренно, последовательно и социологически точно.
Силовики, бандиты, «ветераны боевых действий», федеральные чиновники, опустившаяся интеллигенция, чиновничество региональное – никто, ни одна сила не хочет действовать против судьбы и даже в согласии с ней.
Воли нет, ее единственные спорадические всплески связаны с уходом от необходимости волить, действовать. Один чинит детскую площадку, второй смотрит балет, третий напивается, четвертый строчит тома уголовного дела сам на себя.
Шмиттовский суверен-практик, продолжатель и высшая форма существования ницшеанского «суверена для себя», «суверена-философа» – только тогда суверен и власть, когда может объявить и объявляет «чрезвычайное положение», когда творит право, опираясь на понимаемый и представляемый им народный интерес, связанный с различением «друга» и «врага» этого самого народного интереса. «День выборов – 2» становится неожиданной антитезой подобному представлению об идеале власти. Коллективный Платон Каратаев разбегается от «силы», «воли», «ответственности», «будущего». Немецкому порядку, немецкой философии, которая, по мнению наших практикующих западников-администраторов, должна и может преодолеть ад русской жизни, противопоставляется избегание ответственности, упрощение, уничтожение сложности системы через водку ли, сон ли, простую честную работу, саморазоблачение из-за невыносимой больше жизни под давлением постоянного страха.
И получается, что ад-то и создается «немецким порядком», европейскими институтами, выборами всеми этими, чиновничьим ритуалом и этикетом, трескотней про большие цели, движение вперед и все такое прочее. Власть – и это в фильме звучит несколько раз – хороша уже только тем, что не делает сознательного зла. Потому что на сознательное добро она не способна в принципе. По своей природе.
Русский человек отрицает модернизацию. Она для него – избыточное насилие над собой. Спустили указание «провести выборы честно, открыто и конкурентно» – чиновники глядят друг на друга в тоске и тягостном недоумении. «Кого избрать-то надо, барин?». А барин в Москве, вчерашний житель провинции ровно такой же, как оставшиеся, только с более дорогим галстуком, бродя длинющими коридорами власти, сам тоскует: «А черт знает кого. Все – хуже».
Недаром важнейшим рефреном картины становится пошлая песня Аллегровой «Шальная императрица», которую привыкли связывать с Екатериной II – символом европейской модернизации в России. Власть? Цели? Европейская держава? Железная воля и быстрое государево дело? Черта с два. Кого вы, москвичи, пытаетесь обмануть? «Бабешка сорок плюс», тоскующая по сильному мужскому даже не плечу, «в объятьях юных кавалеров забывает обо всем». Вот она, ваша империя, на самом деле. И перо ваше, и шпага, дорогие москвичи.
Но большие цели ставятся, институты насаждаются железной рукой, звучат тезисы и про «мировую державу», и про «больших европейцев, чем сами европейцы», и про «защиту истинных ценностей», от вертикали требуют исполнения – и не ритуального, а творческого. Так что же делать?
Фильм каждой своей минутой отвечает на этот вопрос.
Единственный способ преодолеть ад русской жизни – уйти из него.
Не участвовать, не взбивать лапками молоко. Утонуть. В Италию, в тюрьму, в мир иной, к детям, в бутылку, в рекламу собачьего корма. Вариантов масса. Быть собой, жить для себя – это уйти из политики, отказаться даже от иллюзии власти, утратить собственный частный политический суверенитет даже не в смысле Ницше или Шмитта, а просто в смысле гражданина, отвечающего за себя и свою страну.
Продуктивен ли этот сценарий? Очевидно, нет. Но относиться к нему с уважением следовало бы. Насильственная модернизация (а модернизация – это всегда насилие) только тогда может быть принятой, когда оставит для модернизируемых отдушины, возможность у модернизируемых побыть собой и пожить для себя. Политический класс, воспитанный Ницше и Шмиттом, добьется успеха только в том случае, когда поймет, что народ Толстого не следует загонять в угол. Он ведь, если захочет, все равно уйдет сквозь пальцы вдумчивого администратора и модернизатора, уйдет в степь, в тайгу, растворится в Волге. А то и начнет мстить.
Полная версия: https://www.znak.com/2016-02-24/den_vyborov_2_filosofskaya_drama_pod_maskoy_politicheskoy_komedii
©Интернет-газета ZNAK.com
Итак, через многие годы после выборов губернатора Цаплина, показанных в первой части, в страну возвращаются губернаторские выборы. И губернатору Цаплину пришла пора идти на третий срок. Вот завязка и поляна, на которой действующие лица должны ломать коленца и изображать смешное.
Но начинается странное. Областью никто не хочет управлять. Приз в виде губернаторской позиции является абсолютно неинтересным прежде всего для губернатора. Он предпринимает титанические усилия, чтобы не избраться. Смешной вроде бы дядька внезапно становится персонажем трагическим. Этакая смесь «лишнего человека» начала XIX века и Платона Каратаева. Цаплин либо спит, либо убегает и скрывается, либо с молотком ремонтирует детскую площадку: совершает – и это акцентируют авторы фильма – единственно осмысленное и общественно полезное действие своего восьмилетнего правления.
Единственное, на что его уговорили менеджеры его избирательной кампании, это не снимать свою кандидатуру. Абсолютно реалистичный типаж, кстати. Я лично знаком с несколькими приличными губернаторами, которые не любили свою работу и свой статус, а потеряв его, раскрывались с другой стороны и обретали счастливую жизнь. Девиз Цаплина: «Ну не мое это!».
Основному оппоненту Балашову только кажется – по необразованности и узости кругозора, – что он хочет стать губернатором. Его биография понятна – суворовское, затем военное училище, Афган, руководство организациями участников боевых действий, крышевание бизнесов, наезд-отъезд, избрание на первую политическую должность – депутат городской думы – тут не до цветущей сложности. Только вперед и вверх. И вот москвич-политтехнолог открывает ему другой мир. Сцена, где кампания Балашова, его «вперед и вверх», апогей его карьеры, рушится, а он сидит перед монитором ноутбука, показывающим балет, и плачет – одна из сильнейших в фильме. Да, Балашов – человек действия, он всегда хочет другого, движется вперед – но политическая власть, как выяснилось, вовсе не то, к чему он стремится.
Камиль Ринатович Ларин. Для него участие в кампании и ее результаты становятся личной трагедией. Его победа (извините за спойлер) – случайность, фатум, не приносящий ему ничего, кроме боли, стыда и разочарования. Теперь пять лет ему придется расплачиваться за пьяный угар выборов, смотреть в глаза людям, которым, не отдавая себе отчет в своих действиях, наобещал вдоволь всего. Образ карикатурный, но точный. Сколько «варягов» на губернаторской позиции, наблюдая регион издалека, были искренне уверены, что там все легко исправить, добавить современного менеджмента, изменить стратегию – и все, область расцветет. А потом – их обещания и даже вполне искренние ожидания разбивались о суровую реальность. К их разочарованию и разочарованию в них.
«Кандидат-двойник» Балашова – узнаваемый типаж опустившегося интеллигента. Балашов-2 искренне собирается принять участие в дебатах, но напивается и не может даже написать «объяснительную», и засыпает, сбиваясь на длинном словосочетании «по техническим причинам».
Москва. Администрация Президента, пара чиновников которой показаны очень ярко и выпукло – единственно, что хочет на этих выборах, это избегнуть всякой ответственности за их результат. То есть пусть все идет, как идет, а кто бы ни победил, тот и станет нашей «креатурой». Умывание рук, последовательное и активное, уход от ответственности – как единственно приемлемая стратегия. Усилия сконцентрированы только на интерпретации абсолютно случайного и непредсказуемого результата как на плода долгой и кропотливой работы.
К власти не стремятся не хотят ее не только формальные институты или политические игроки. Неформальный лидер региональных силовиков, человек, «решающий все вопросы», областной прокурор, смиряется с неизбежным. Сам на себя заводит и пишет 18 томов уголовного дела и вместе с ними идет с повинной. Для него тоже оказывается непосильным грузом сопровождаемое постоянным страхом «бремя власти», пусть эта власть и неформальна.
Атаман Парамонов носит под казачьей сбруей серый итальянский костюм. Его настоящая жизнь – в Италии, где у него дом, семья и вид на жительство. «Казачество», «атаманство» – роль, клоунада, способ заработка. А настоящая жизнь – «в стране Леонардо и Петрарки». Настоящий Парамонов – это не казак, окающий, кричащий «Любо» и сжимающий нагайку, стреляя глазами из-под папахи. Настоящий Парамонов – поет «Соле мио» на чистом итальянском языке в безупречной итальянской одежде.
Так фильм превращается в антиницшеанский манифест в русском пейзаже. Власть Ницше – самоутверждение в поле действия случайного, в поле действия судьбы – ниспровергается изощренно, последовательно и социологически точно.
Силовики, бандиты, «ветераны боевых действий», федеральные чиновники, опустившаяся интеллигенция, чиновничество региональное – никто, ни одна сила не хочет действовать против судьбы и даже в согласии с ней.
Воли нет, ее единственные спорадические всплески связаны с уходом от необходимости волить, действовать. Один чинит детскую площадку, второй смотрит балет, третий напивается, четвертый строчит тома уголовного дела сам на себя.
Шмиттовский суверен-практик, продолжатель и высшая форма существования ницшеанского «суверена для себя», «суверена-философа» – только тогда суверен и власть, когда может объявить и объявляет «чрезвычайное положение», когда творит право, опираясь на понимаемый и представляемый им народный интерес, связанный с различением «друга» и «врага» этого самого народного интереса. «День выборов – 2» становится неожиданной антитезой подобному представлению об идеале власти. Коллективный Платон Каратаев разбегается от «силы», «воли», «ответственности», «будущего». Немецкому порядку, немецкой философии, которая, по мнению наших практикующих западников-администраторов, должна и может преодолеть ад русской жизни, противопоставляется избегание ответственности, упрощение, уничтожение сложности системы через водку ли, сон ли, простую честную работу, саморазоблачение из-за невыносимой больше жизни под давлением постоянного страха.
И получается, что ад-то и создается «немецким порядком», европейскими институтами, выборами всеми этими, чиновничьим ритуалом и этикетом, трескотней про большие цели, движение вперед и все такое прочее. Власть – и это в фильме звучит несколько раз – хороша уже только тем, что не делает сознательного зла. Потому что на сознательное добро она не способна в принципе. По своей природе.
Русский человек отрицает модернизацию. Она для него – избыточное насилие над собой. Спустили указание «провести выборы честно, открыто и конкурентно» – чиновники глядят друг на друга в тоске и тягостном недоумении. «Кого избрать-то надо, барин?». А барин в Москве, вчерашний житель провинции ровно такой же, как оставшиеся, только с более дорогим галстуком, бродя длинющими коридорами власти, сам тоскует: «А черт знает кого. Все – хуже».
Недаром важнейшим рефреном картины становится пошлая песня Аллегровой «Шальная императрица», которую привыкли связывать с Екатериной II – символом европейской модернизации в России. Власть? Цели? Европейская держава? Железная воля и быстрое государево дело? Черта с два. Кого вы, москвичи, пытаетесь обмануть? «Бабешка сорок плюс», тоскующая по сильному мужскому даже не плечу, «в объятьях юных кавалеров забывает обо всем». Вот она, ваша империя, на самом деле. И перо ваше, и шпага, дорогие москвичи.
Но большие цели ставятся, институты насаждаются железной рукой, звучат тезисы и про «мировую державу», и про «больших европейцев, чем сами европейцы», и про «защиту истинных ценностей», от вертикали требуют исполнения – и не ритуального, а творческого. Так что же делать?
Фильм каждой своей минутой отвечает на этот вопрос.
Единственный способ преодолеть ад русской жизни – уйти из него.
Не участвовать, не взбивать лапками молоко. Утонуть. В Италию, в тюрьму, в мир иной, к детям, в бутылку, в рекламу собачьего корма. Вариантов масса. Быть собой, жить для себя – это уйти из политики, отказаться даже от иллюзии власти, утратить собственный частный политический суверенитет даже не в смысле Ницше или Шмитта, а просто в смысле гражданина, отвечающего за себя и свою страну.
Продуктивен ли этот сценарий? Очевидно, нет. Но относиться к нему с уважением следовало бы. Насильственная модернизация (а модернизация – это всегда насилие) только тогда может быть принятой, когда оставит для модернизируемых отдушины, возможность у модернизируемых побыть собой и пожить для себя. Политический класс, воспитанный Ницше и Шмиттом, добьется успеха только в том случае, когда поймет, что народ Толстого не следует загонять в угол. Он ведь, если захочет, все равно уйдет сквозь пальцы вдумчивого администратора и модернизатора, уйдет в степь, в тайгу, растворится в Волге. А то и начнет мстить.
Полная версия: https://www.znak.com/2016-02-24/den_vyborov_2_filosofskaya_drama_pod_maskoy_politicheskoy_komedii
©Интернет-газета ZNAK.com
Форум: Отдых и развлечения.