За роялем Мария Юдина

На её лекции в консерватории набиралось народу больше, чем на концерты. Альфред Шнитке, бывший свидетелем этих лекций, когда-то написал: «У человека бывают разные учителя. Одни руководят каждым шагом ученика — они учат. Другие открывают двери в мир ученику — они учат видеть. Но есть и иные учителя — они уходят в единственный возможный для них путь, как будто не замечая последователей и не нуждаясь в сопутствии… Цель их так далека, что никогда не может быть достигнута — но за ними идут, так как они указывают главное: куда идти».
Ещё при её жизни о ней ходили самые невероятные слухи: чудачка, профессор консерватории, а ходит в рясе, носит вериги.. Слухи, впрочем, рождались небезосновательно… Мария Вениаминовна — личность легендарная, но, к сожалению, не всем современникам было дано понять масштабы её дарования. «Юдина — это же Бетховен в юбке», — сказала однажды Анна Ахматова, вероятно, имея в виду ту силу духа, которой обладала великая пианистка.
Поведение Юдиной в условиях советской действительности было настоящим гражданским подвигом и подвигом веры. Её запугивали, как только могли, запрещали проповедь со сцены, она соглашалась молчать — и не молчала. Несколько раз увольняли; сначала из Ленинградской консерватории за то, что не скрывала своих религиозных убеждений и открыто признавала, что поёт на клиросе в храме, позже из московской, а на склоне лет, совсем уже пожилую Марию Вениаминовну изгнали из института имени Гнесиных за… чтение стихов Пастернака.

Я под Москвою эту зиму,
Но в стужу, снег и буревал
Всегда, когда необходимо,
По делу в городе бывал.

Я выходил в такое время,
Когда на улице ни зги,
И рассыпал лесною темью
Свои скрипучие шаги.

Навстречу мне на переезде
Вставали вётлы пустыря.
Надмирно высились созвездья
В холодной яме января.

Обыкновенно у задворок
Меня старался перегнать
Почтовый или номер сорок,
А я шёл на шесть двадцать пять.

Вдруг света хитрые морщины
Сбирались щупальцами в круг.
Прожектор нёсся всей махиной
На оглушённый виадук.

В горячей духоте вагона
Я отдавался целиком
Порыву слабости врождённой
И всосанному с молоком.

Сквозь прошлого перипетии
И годы войн и нищеты
Я молча узнавал России
Неповторимые черты.

Превозмогая обожанье,
Я наблюдал, боготворя.
Здесь были бабы, слобожане,
Учащиеся, слесаря.

В них не было следов холопства,
Которые кладёт нужда,
И новости и неудобства
Они несли как господа.

Рассевшись кучей, как в повозке,
Во всём разнообразьи поз,
Читали дети и подростки,
Как заведённые, взасос.

Москва встречала нас во мраке,
Переходившем в серебро,
И, покидая свет двоякий,
Мы выходили из метро.

Потомство тискалось к перилам
И обдавало на ходу
Черёмуховым свежим мылом
И пряниками на меду.

«Вся жизнь Марии Вениаминовны, посвящённая красоте, была стремлением к высшим и действительным ценностям красоты и прорывом в другой мир. Именно так она понимала искусство — как совершающее этот прорыв в другую, высшую реальность», — так сказал духовник Юдиной отец Всеволод Шпиллер.