Блог: Как прихлопнули Комара

РАССКАЗ
Неподалеку от нашего дома стоял магазин. Сейчас на этом месте девятиэтажка, из окон которой открывается вид на Лесоперевалку, где в те времена работали зэки на лесообрабатывающем комбинате. Тогда это был одноэтажное длинное здание из круглых почерневших бревен, с тесовой крышей. Тес от времени корежился. И крыша была похоже на море во время легкого бриза. Здесь была рабочая столовая с высоким крыльцом. Хотя, кажется, нерабочих столовых в те времена не было. А рестораны мало кто посещал. И магазин промтоваров. А с другой стороны продуктовый магазин. Возле дверей была табличка «Продукты» и время работы магазина. Возле магазина за высоким забором был сарай под дрова и уголь, конюшня, навес под сено, деревянная будка-туалет и высились штабеля ящиков с пустыми бутылками. Бутылки в те времена никто не выбрасывал. В сетках их несли в магазин.
Отец работал в магазине грузчиком. Что-то с работой рулевым на катере у него не заладилось. Ему выдали спецодежду: длинный плащ, фуфайку и валенки. Иногда в больших карманах плаща он приносил несколько карамелек, которые мы делили со старшим братом. Карамельки были невероятно сладкими и долго таяли во рту. Проглотить мы их не торопились.
На низенькой, всегда грустной лошадке отец привозил со склада товар. За ним приходилось ездить в Кривощеково. Когда мы бегали на улице, он мог прокатить нас на санях. Гужевой транспорт был основным. Хорошо, если за день проезжало две-три машины.
Ночью отец дежурил. Через сутки. Его напарником был дед, который жил в соседнем доме. Что делают ночные сторожа? Иногда они обходят охраняемую территорию. А все остальное время отсыпаются, чтобы быстрее скоротать ночь. Сторож спит, а зарплата ему идет.
О том, что ночные сторожа спят, знала не только заведующая магазином, но и люди с криминальным уклоном, которых во все времена в Затоне хватало с избытком. Целые два общежития были заселены «химиками», то есть теми, кто жил на поселении. Вор темной зимней ночью подбирается к заднему входу магазина. Долго стоит и прислушивается. Ничего не слышит, кроме биения собственного сердца. Он уверен, что слышит храп из сторожки, которая была рядом со входом. Дверь в нее никогда не закрывалась. Тянет дверь на себя. Олухи! Дверь закрыта изнутри на крючок. А между дверью и косяком почти незаметная щель. Но всё-таки она есть. Это для нас с вами незаметная щель. А для ночного посетителя еще как заметная. Он проталкивает в нее тонкое, как бритва, лезвие. Ведет его вверх. И наконец упирается в крючок. Приподнимает крючок, отводит его в сторону от дужки и осторожно опускает. Заглядывает в приоткрытую дверь и прислушивается. Слух у него очень хороший. Храп. Шагнул. Остановился. Прислушался. Тембр и высота храпа не меняются.
Шагнул. И снова прислушался. Вот и крохотная кладовочка, которую приспособили под сторожку. На чурбаках доски, накрытые черным матрасом, который кто-то притащил из дома. На нем под тулупом спит сторож. Тулуп равномерно поднимается и опускается. Сторож храпит, только что слюни не пускает. Довольный вор проходит в торговый зал и начинает набивать мешок пакетами с продуктами, консервами, куревом, спиртным. Делает он это неслышно. В полной тишине, если н е считать храпа.
Спал отец крепко, но чутко. К этому был приучен за пять лет службы на пограничном катере в Находке. Там в любое время могли сыграть тревогу. И попробуй запоздай! Вот он сквозь сон слышит посторонний звук. Явно не крысы резвятся. Что-то звякнуло. У вора в это время из рук выскользнула банка и ударилась. Подымается. А поскольку в валенках, идет бесшумно и затаив дыхание. Звук явно из торгового зала. Он останавливается у дверей, слушает. Чье-то дыхание. Все-таки долгие тюремные годы сказались на воровском здоровье. В торговом зале видит мужчину. Мужичок одной рукой держит мешок за край, а другой быстро его наполняет. Стоит он спиной к дверям и поэтому появление сторожа не заметил. Да и увлекся. Отец не был милиционером, никогда не ловил воров и не знал, как это делается. Ментовских сериалов тогда не было в помине, как и телевизоров, по которым их можно было бы посмотреть. Воров он никогда не ловил. Оружия сторожам не выдавали. Правда, в сторожке на всякий случай был топор, которым рубили дрова.
Поступил он единственно правильным способом. Хотя с ворами дела до этого не имел. Если бы он его окрикнул, то через мгновение получил бы перо под бок. Кому же хочется мотать очередной срок?
Крадется к нему и бьет сверху кулаком по кумполу, то есть по голове. А кулак у отца чуть меньше моей головы. Он был высоким и сильным. Уже в пятнадцать лет выглядел как взрослый мужик. Поэтому работал в колхозе наравне со всеми, пока не забрали на службу. А в то время ему было не пятнадцать, а уже под тридцать. Воришка падает, даже не ойкнув. Из мешка выкатываются консервные банки, звенят бутылки. Тут, как говорится, и козе понятно, чем он занимался. Упал и лежит, распластавшись на полу. Отец стоит. Ничего не происходит. Кажется, гость даже не дышит. Отец наклоняется и прислушивается. Точно не дышит. Как же так? С первого удара и наповал? Удар он, конечно, не рассчитал и убил незваного гостя. И выходит по всему, что он убийца.
Всё! Заработал себе срок. Сила есть – ума не надо. Вот и пожил мирной

Его никто искать не будет. Зима в Сибири долгая. И пока наступит весна, и забудут, что такой был. А то, что в мешке, вернуть на полку. И вроде бы как ничего и не было. Гуляй, Вася, не хочу. Идти топтать зону несколько лет – ох! Как не хочется. Вроде бы и жизнь только начала налаживаться.
По весне трупак вытает, само собой. Но мало ли трупаков весной вытаивает. Их так и называют «подснежниками».
Взвалил он его к себе на плечо, как мешок, и понес в опорный пункт милиции, который находился в другом конце Затона. Доволок. Света ни в одном окне. Дернул дверь. Закрыта изнутри. Постучал. Потом ногой сильнее. Никакого движения и никакого звука. Стал стучать сильнее. Двери были крепкие. А вот тот, кто был внутри, не выдержал. Раздался испуганный голос:
- Кого там черти носят?
Свет загорелся. На пороге стоял злой лейтенант. А может быть, так у него выглядел испуг. Но как бы то ни было, что должен чувствовать любой на его месте, когда вот таким нахальным способом нарушают его спокойное боевое дежурство?
Представьте себе эту картину! Открывает он спросонья двери и видит на пороге дядьку, который выше его почти на две головы, а на плече у него лежит что-то. Точнее кто-то. Милиционеры тоже люди и ничто человеческое им не чуждо. В том числе и чувство страха. Он о чем должен был подумать в этот момент? А главное ощутить?
- Ты чего это? – спрашивает лейтенант.
Рука его тянется непроизвольно к тому месту, где должна быть кобура, но ничего не находит. Только тут он вспоминает, что портупею вместе с кобурой и тем, что в ней, он оставил на полу возле узенького продавленного до пола и засаленного до блеска диванчика. Поскольку она причиняла неудобства при несении ночного боевого дежурства. Вот как можно достойно нести дежурство, если кобура немилосердно вдавливается в бедро?
- Вот я тут человека убил, - говорит отец.
- Проходи! – приглашает милиционер.
И сразу успокаивается. Потому что, если кого-то убили, то. Значит, уже ничего особого не произойдет. Отец сбрасывает обмякшее тело. То с глухим стуком падает на пол. Если бы ноша была живая, он, конечно, отпустил бы ее мягко на пол. А с покойником чего церемониться? Милиционер крутит головой. Носком сапога поворачивает голову убиенного, чтобы получше разглядеть, что ему принесли. Не каждый день в опорный пункт заносят покойников.
Губы его медленно раздвинулись, и он навечно замер в полу склонённой, какой-то подобострастной позе. Так показалось отцу, по крайней мере, который с недоумением глядел на блюстителя. Делать ему было нечего. Он оглядел убогую обстановку, заметил портупею с кобурой и протянул ее лейтенанту. Все-таки негоже табельному оружию валяться на полу.
- Знаешь, кого ты хоть убил? – спросил лейтенант, прилаживая портупею. – Нет! Ты не знаешь, кого ты убил!
Отец уверенно произнес:
- Знаю. Человека!
- Ты Комара убил! – восторженно произнес лейтенант. – Самого Комара! В это поверить даже невозможно.
Отец долго рассматривал то, что он принес.
- Да не! Вроде бы на человека похож. Я не пойму, о чем вы, товарищ лейтенант. Какой же это комар?
- Анатолий Евгеньевич Комаров. Погремуха – Комар. Вор-рецидивист. В большом авторитете.
- То, что вор – да! – согласился отец.
И рассказывает всё, что произошло, не скрывая мельчайших деталей и не пытаясь обелить себя.
- Ты его, значит, по кумполу? Сверху? – восхищенно спрашивает милиционер. – А ну покажь!
Просит рассказать всё снова. В это время раздается стон. Милиционер бледнеет и хватается за кобуру. Но рука его медлит. Может быть, обойдется и без стрельбы? Берет себя в руки, выпрямляется и выпячивает грудь. Не гоже бояться всяких воров.
- Это… поверни его на живот! И руки ему за спину заведи! – попросил милиционер.
Отец удивился:
- Зачем?
- Так надо.
- Ну, надо так надо!
Отец еще с юношеских лет запомнил навсегда, что с милицией нельзя спорить. И лишние вопросы лучше не задавать. У Комара на запястьях защелкнулись наручники. После чего милиционер достает у него из-за голенища сапога финку с резной ручкой. На ручке была вырезана русалка во всей своей женской прелести. Очень красиво!
- Ему человека зарезать, что тебе зевнуть. Я до сих пор удивляюсь, как ты еще остался живой. Ты это… посторожи его, а я это… позвоню в райотдел, чтобы высылали машину. Комар стонет и открывает глаз. Другим он давит пол. А может быть, прожигает в нем дырку, чтобы убежать из лап правосудия. Бегун он еще тот. Любой марафонец позавидует. Только теперь это ему не удастся, потому что приезжает наряд и забирает Комара с радостным удивлением, как долгожданного родственника.
Был суд. И на суде Комар, показывая сразу две фигуры судье и прокурору, чтобы никому из них не было обидно, сказал в последнем слове:
- Во! Вы меня бы поймали! (Вместо «во» у него было более красочное слово). Если бы не этот мужик! Да меня опытные опера всей бригадой не могли взять, а тут какой-то…
Зыркнул в сторону отца. Непонятно, чего в его взгляде было больше: угрозы или восхищения. Отец тяжело вздохнул. Почему-то ему стало жалко Комара. Он такой маленький.
Потом заведующая магазина объявила отцу благодарность и выписала денежную премию. Своим знакомым она любила рассказывать, какой у нее грузчик-сторож. Премия же была еще в тех дохрущевских рублях. Я не помню сколько. Но на материальном положении семьи это никак не отразилось.