Блог: Мут – по-немецки мужество

Перелистывая томик Алеся Адамовича, наткнулась я на маленький рассказик о немецком антифашисте Августе Муте. Называется он «Мут по-немецки означает мужество». И в связи с этим вспомнилось событие десятилетней давности. Крестный отец моего внука, попросил принять его друзей из Германии, желающих посетить могилу родственника бывшего военнопленного, погибшего в России.
В тот год в июле месяце стояла невыносимая жара. Ситуация усугублялась невероятной занятостью: я металась между приемными экзаменами и высыхающим огородом, до которого мне приходилось добираться более двух часов на различного вида транспорте. К этим хлопотам добавилась беготня по магазинам, в поисках купить что-нибудь эдакое для иностранных гостей и тщетные попытки привести в надлежащий вид мою маленькую квартирку в хрущевке.
В день прибытия гостей с утра у меня были неотложные дела в университете. Встречала гостей моя подруга с мужем. Процедура «опознания» происходила очень просто. Галина Васильевна держала в руках плакат: «Георг и Рудольф Ферстеры – мы вас ждем!» Очень скоро к Галине Васильевне с Игорь Наумовичем подошли трое: с Ферстерами был военный атташе, тоже прибывший с теплоходом. Отец и сын Ферстеры - типичные немцы: высокие, костистые, голубоглазые. Атташе, звали его Франк – молодой дородный брюнет, с серьгой в ухе. Погибший приходился старшим братом Рудольфу.
После короткой экскурсии по дороге из речного порта гости прибыли ко мне домой. Шумная весёлая компания ввалилась в квартиру, когда я готовила завтрак. Пожимая руку Георгу, усилием воли подавила желание выставить его обратно в прихожую. Мой белый индийский ковер ручной работы на глазах серел, затоптанный уличной обувью гостей. Более того, Галина Васильевна бродила в уличных туфлях, забыв о том, что я над этим ковром почти священнодействую. Черт бы побрал этих европейцев!
На завтрак приготовила кофе с заварным пироженным. По случаю высоких гостей на столе красовался дорогой сервиз из тонкого фарфора. Немцы удивленно таращились на маленькие розовые тарелочки с пироженным и все спрашивали: «А что это такое?!». Получив разъяснение по поводу происхождения пироженных, огорчились, что это не национальное блюдо, но тем не менее с удовольствием уплетали. Подкрепившись, уехали осматривать достопримечательности города, а я осталась готовить обед. К сожалению при такой жаре приготовить что-нибудь из национальной выпечки было все равно, что обречь всех на газовую камеру, поэтому я остановилась на борще с котлетами. Главное, чтобы было вкусно!
Вернувшись с экскурсии, немцы разулись и аккуратно расставили обувь в прихожей. На мой немой вопрос – пояснили – были в мечети. Вот там их и просветили. Конечно, в Германии тротуары такие чистые и не заплеванные как у нас, что можно позволить себе не разуваться.
Сели обедать. Все с аппетитом поедали приготовленное. Почти умиляло, что даже бутерброды с икрой немцы не запихивали в рот цельным куском, а аккуратно порезав ножом на кусочки, с помощью вилки отправляли в рот. Как потом я увидела, на скатерти после обеда не было ни единого пятнышка. Немец и аккуратность – почти синонимы!
Георг и Франк свободно говорили по-русски. Не обошлось за столом без сакраментальной темы: «Почему на Руси жить плохо». Ответ был не менее сакраментальным: «Потому что плохо работаем». Я про себя подумала, во сколько же я «ленивая» спать легла. Кажется, было около трех ночи. В шесть утра мне надо было вставать, чтобы поспеть в университет. И я точно знаю, что не была такой уникальной труженницей, мои коллеги-преподаватели мотались из одного конца города в другой в попытке заработать на более-менее сносную жизнь. По сносной жизнью мы тогда понимали не особняки, не дорогие машины, а пропитание для семьи и одежду.
Я подняла тост: « Не по нашей воле ЭТО произошло, но в нашей воле, чтобы ЭТО не повторилось». Наверное, тогда каждый думал о своем. Я вспоминала рассказы матери, как в годы войны, они собирали мерзлую и гнилую картошку. Как потом пришла похоронка на моего деда, погиб в первые дни войны где-то на Западной Украине. Осталась моя бабушка с четырьмя малолетними детьми. Как потом их деревня оказалась отрезанной от всего мира – 800 человек скосила круппозная ангина. И как продукты и лекарства сбрасывали с самолета. Наверное, тогда семье матери помогла уцелеть родственница фельдшерица, напоив вовремя лекарством.
Что вспоминал Рудольф, не знаю. Сидел опустивши голову, взглядом упершись в тарелку.
Ехать предстояло в удмуртские леса, километров за 250. Недалеко от Сарапула, в небольшом селе была братская могила, где похоронен брат Рудольфа.
Георг умоляюще сложил руки, когда я предложила им ехать на электричке.
Да здравствуют двоечники! Я позвонила отцу одного такого «футболиста». Нет, парень он был неплохой, но не любил математику и очень увлекался футболом. Отец «футболиста» согласился ехать. На следующий день, рано утром Тимур с Рудольфом и Георгом выехали в Удмуртию, легкомысленно, как потом оказалось, отказавшись от предложенных бутербродов.
Я занялась приготовлением обеда, планировалось, что мои гости вернутся где-то часам к двум-трем. Учитывая жару, решила приготовить холодный борщ и зразы с грибами. Настало время обеда, затем и ужина. Гости мои не возвращались. В восемь вечера я стала звонить в гостиницу Франку. У него не было никаких сведений. В 10 вечера я не находила места, хватаясь за трубку телефона и уже намереваясь звонить в милицию. Меня уже не волновал прокисший борщ и моя кулинарная репутация. Назревал международный скандал! Еще полтора часа я металась по квартире, безуспешно звоня то Франку, то друзьям своим. Было около 12 ночи, когда зазвонили в дверь. Кинулась открывать и увидела, как стояли в проеме двери, покачиваясь от усталости, посеревшие от дорожной пыли мои немцы. Стояли и хлопали по плечу Тимура: «Водитель – Герой! Водитель – Герой!»
Умывшись, голодные набросились на еду. Жадно ели прокисший борщ и холодные зразы. Нашли они могилу ухоженной. Смотрели за могилой учитель сельской школы с учениками. Разговаривали они с учителем. Интеллигентный человек.
Тимур мне потом рассказывал. Фотографировал Георг наше неприглядное житье и как он нацелится на какую-нибудь нашу убогость, так давал Тимур такого газа, что скорей всего все снимки оказались смазанными. Я про себя подумала: зря, старался, дружок, может эти снимки при нашей убогости были бы полезны для нас же…
Сегодня каждый десятый немец мечтает о том, что придет новый фюрер и наведет порядок в стране. А я пытаюсь, откатав время на десятки лет назад, представить, где бы оказались мои немцы: или в роли бывшего преподавателя, убивающего белорусских детей, как в «Карателях» Адамовича, или в роли Августа Мута, перебежчика-немца, партизанившего в белорусских лесах. Больше всего Август Мут погибая, боялся что его узнают и тогда не миновать семье немецких концлагерей.
Приглашал меня Георг в гости, в Германию. Конечно, любопытно было бы взглянуть вживую на Кельнский собор, побродить по Дрезденской галерее. Да только никак не соберусь, то ли перелета боюсь, то ли не могу забыть маминых рассказов…