Блог: с Вача в записках В Г Короленко

Узнал я про своего деда ,бабку когда женился ,кто свидетели,как звали родителей,сестер,братьев и мне стало интересно ,как жилось тогда в селе Вача век с хвостиком назад,в ту давность. Задолго до моего рождения ни дедок ни бабок уже не было…Вот сохранились фото обоих дедов,а фото бабок может и не было ни когда в жизни… И так 1900 году…


Так вот 31 января в Вачской церкви венчался сын Дмитрия Дмитриевича Кондратова - Алексей со своей супругой.Алексей вообще величина в истории Вачи и России,Как нибудь опишу. а 2 февраля 1900 года венчался твой дед. Описываю как написано в метрике: сын крестьянина Иоанна Федоровича Зайчикова - Николай Иоанович 20 лет,православный первым браком и дочь крестьянина Гаврилы Григорьевича Пудова - Параскева Гавриловна Пудова 22 лет первым браком.- венчались. Свидетелей напишу потом и кто венчал ,спешу.. Вот это твои бабушка и дед.


​И вот узнаю новость про бунтарей местных…..19 и 20 декабря жандармским подполковником Сомовым подвергнуты были обыску и аресту следующие революционирующие деятели по Муромскому уезду инженер-технолог Николай Васильевич Кондратов ( кто это,из семейства фабрикантов Кондратовых),крестьянин с.Казакова Иван Степанович Евтеев ( Ау,наследники Евтеевы -ваш староста сельский попался), кр.того же села Иван Иванович Демагин,он же Сорокин ( это с ним когда то общался писатель Короленко В.Г.) и мещанин Иван Деменьтевич Волков (ну дела и сродничек мой из прошлого тоже хулиганил.Ау Волковы ,кто он из прошлого,всего век прошел?)…..П И Ремизов,учитель в селе Вача,учительницаЮ К Ракова, крестьяне И А и Л И Фантиловы,А Ф Курицын,И И Сорокин,учительница Е И Альбицкая,Н В Кондратов обвиняемые в противоправительственной пропаганде среди крестьян Муромского уезда,Как опасные для правительства агитаторы и подстрекатели народных масс. Да,доставалось губернатору князю Голицыну в 1905 и 1906 году.Вся округа буянила. ; декабря общество крестьян дер.Федурино запретило помещику Рейнвальду продавать на дрова горелый лес и рубить таковой до тех пор,пока не состоится Государственная Дума,в которой они надеются и будет решен земельный вопрос. 9 ноября крестьяне с.Вача после митинга отправились в церковь и заставили местного священика Николая Магницкого отслужить панихиду по " павшим борцам за свободу"Да округа бунтовала…. !! ноября устроена была демонстрация крестьянами деревни Лобковой Новосельской волости.Демонстранты с пением революционных песен с криками "Ура" и с красными и белыми флагами прошли по своей деревне и близайших с Новоселками…



Владимирская духовная консистория.
Клировая ведомость
Благочинного 3-го округа Муромского уезда
за 1875 г.
(130 листов) Лист1
(написан рукой пра-прадеда Семена Ивановича Лаврова)
Муромского 3-го Благочинного округа,
Благочинного, погоста Липовицы
Священника Семеона Лаврова покорнейшее прошение.
Честь имею представить при сем Муромского 3-го Благочинного округа ведомость о Церквах, о Священно- и церковнослужащих с их семействами, с Заштатными и сиротствующими и церковных старостах с свидетельствами о по…. и поведении лиц, в оной значащихся, а равно и о прихожанах, с прилагаемой штрафной ведомостью за 1875 год.

Муромского 3-го Благочинного округа
Благочинный Священник погоста Липо-
вицы ( подпись Семеон Лавров
Генваря 27 дня 1876 года N23
2 Лист
Оглавление
1. Погост Липовицы 1 ( Лавровы)
2. Село Малое Загорино 13
3. Вачи 17
4. Большое Загорино 29
5. Красное 39
6. Яковцево 41
7. Жайское 47
8. Погост Космодемьнский 51
9. Село Клин 55
10. Голенищево 57
11. Кошелево 61
12. Новоселки 67
13 Вачи 77 (Иван Тихонравов)

15

14. Казаково 87 ( Авроровы)15. Дьково 97
16. Погост Зяблицкий 101
17. Село Арефино 111
18. Белавино 123
(Авроров Иосиф Алексеевич 1835-1839)
19.Штрафная ведомость 129

1-й Священник Семеон Iоанов Лавров, Диаконский сын, по окончании полного богословского курса во Владимирской Духовной Семинарии, уволен с аттестатом 1-го разряда с званием Студента, 1843 года Февраля 2-го дня. Посвящен к сей Крестовоздвиженской церкви во Священники Преосвященным Парфеном Архиепископом Владимирским и Суздальским, в 1846 году, обьявлена ему через местного Благочинного Архипастырская благодарность за ревностное преподание Слова Божия, с 1851 г. проходит должность Катехизатора, 1853 г. Января 20 дня. Советом Императорского Русского Географического общества, за доставленные в оное общество климатические сведения, изьявлена ему искренняя признательность, 1856 года Iюля 5 дня награжден Набедренником за честное поведение и исправное прохождение своей должности, на что от Его Преосвященства Iустина Епископа Владимирского и Суздальского и выдано ему свидетельство, 1859 год награжден бронзовым наперстным крестом, по представлению Святейшего Правительствующего Синода, за ревностное и усердное прохождение возложенных на него должностей, в 25-й день Апреля 1864 года Всемилостивейше пожалован бархатною фиолетовою Скуфьею, в удостоверение чего и выдано ему Свидетельство от Его Преосвященства Ософана Епископа Владимирского и Суздальского, и того же года 1864 Iюля 10 дня определен Депутатом, каковую должность проходил до определения в должность Благочинного 6,5 лет. По избранию Владимирским Духовным Попечительством 1865 г. Его Преосвященством Феофаном утвержден в звании сотрудника оного Попечительства, а также в 1865 г. единогласно всеми сословиями избран был в Гласные губернского и уездного Земских собраний, 1870 г. в Августе Высочайше награжден бархатной фиолетовой Камилавкою, 1871 г. был избран Муромским 3-м Благочинническим округом в должность Благочинного, утвержден в
таковой должности Указом из Владимирской Духовной Консистории от 17 Марта 1871 года за N2230, и сего же года по избранию Уполномоченным от Духовенства в члены Комитета уездной цензуры Проповедей, утвержден в таковой по Указу Вл. Дух. Конс. от 9 Апреля 1871 г. N2664. В 1874 г.
награжден Всемилостивым пожалованием наперсным Золотым крестом, препровожденным при указе В.Д.К. от 30 Мая 1874 г. за N3830, того же 1874 г. по указу Вл.Дух. Конс. от 31 Дек за N9541 обьявлена ему признательность Епархиального Начальства за усердную и полезную службу, Сего 1875 г. по Указу Вл. Дух. Конс. от Сентября за N утвержден в должности Благочинного на 2-е четырехлетие, грамоту имеет, вдов. 16 Февраля 1876 г. согласно прошения от должности Благочинного освобожден а на его место назначен Священник села Новоселок Гавриил..
Лет от рождения - 54.
В семействе у него сын - Александр Лавров, по окончании полного курса в IV классе Влад. Духовн. Семин. в 1871 г. проходит должность учителя и Законоучителя в народном училище.
Лет от рождения - 27.
Священник Iоанн Iоаннович Веселовский - 47 лет 1850 Вл.Дух. Сем.
Священник Iоанн Дмитриевич Чернобровцев - 29 Вдов 1868
Дьякон Алексей Федорович Благоволинский - 28 1866
Дьякон Иван Михайлович Ландышев - 39 1856
Дьячок Василий Иванович Беневоленский - 45 1853 Муром. Дух. Училище
Пономарь Тимофей Назарович Неополитанский -51
1836 Муром. Дух. Училище
Пономарь Владимир Дмитриевич Дианин -29
1866 Владим. Дух. Учил.
Староста Семен Николаевич Курсан. -49

Заштатные:
Соколовы - свящ. родств.
Дьяк Благоволин - 56 лет,
Вдовая дьконица - Анна Васильева Лаврова - 78 лет , в сем 1875 г. померла.





Примечание: Анна Васильева Лаврова (1797-1875)- моя пра-пра-прабабушка, жена Ивана Алексеевича Лаврова (1792-?) диакона села Фоминки Гороховецкой округи, семинария 1814 г. Писал стихи?


––––––––––
Ищу любую информацию о Тихонравове Василии[color="#FF0000"][/color],
место жительства в начале XX века - Нижний Новгород , рождение предположительно 1840-1850 гг . Место рождения предположительно- Владимирская губерния, Муромский, Гороховецкий уезды, Нижегородская губерния, жена Тихонравова (Авророва) Вера Иосифовна (1853 - после 1911)г. с Казаково, Муромского уезда - дочь священника.

священник Дмитрий Поспелов,дьякон Иоанн лебедев,псаломщик федор успенский. Свидетели у жениха: Новосельской волости ,села Вачи крестьяне (1.имя трудно разобрать похож на )Иоанн. Федорович и Василий Павлович Зайчиковы, по невесте свидетели:той же волости и села крестьяне :Алексей Никифорович Бородин и Григорий Петрович Миханов.
22:57
Священник Дмитрий Поспелов жил от старого памятника напротив клуба в первом доме.в наше время в этом доме жила его дочь Софья,ее еще звали "просвиркой." Про лебедева не помню,а вот Успенский был в 30-х годах репрессирован,арестован,сослан и видимо умер или расстрелян-забыла нужно в репрессированых посмотреть.



И вот узнаю новость про бунтарей местных…..19 и 20 декабря жандармским подполковником Сомовым подвергнуты были обыску и аресту следующие революционирующие деятели по Муромскому уезду инженер-технолог Николай Васильевич Кондратов ( кто это,из семейства фабрикантов Кондратовых),крестьянин с.Казакова Иван Степанович Евтеев ( Ау,наследники Евтеевы -ваш староста сельский попался), кр.того же села Иван Иванович Демагин,он же Сорокин ( это с ним когда то общался писатель Короленко В.Г.) и мещанин Иван Деменьтевич Волков (ну дела и сродничек мой из прошлого тоже хулиганил.Ау Волковы ,кто он из прошлого,всего век прошел?)…..П И Ремизов,учитель в селе Вача,учительницаЮ К Ракова, крестьяне И А и Л И Фантиловы,А Ф Курицын,И И Сорокин,учительница Е И Альбицкая,Н В Кондратов обвиняемые в противоправительственной пропаганде среди крестьян Муромского уезда,Как опасные для правительства агитаторы и подстрекатели народных масс. Да,доставалось губернатору князю Голицыну в 1905 и 1906 году.Вся округа буянила. ; декабря общество крестьян дер.Федурино запретило помещику Рейнвальду продавать на дрова горелый лес и рубить таковой до тех пор,пока не состоится Государственная Дума,в которой они надеются и будет решен земельный вопрос. 9 ноября крестьяне с.Вача после митинга отправились в церковь и заставили местного священика Николая Магницкого отслужить панихиду по " павшим борцам за свободу"Да округа бунтовала….








И вот после долгих поисков совсем случайно я наткнулся на дневник Короленко на просторах интернета,когда он приезжал на отдых,исправление своих Павловских очерков в очередной раз к друзьям Кондратовым в село Вача.Да это был когда то давным давно приселком древнего ,загадочного ,потерянного за давностью веков города -крепости Стародуба Воцкого и на пепелище которого со временем возникла деревенька Городищи.




Дневник (1895–1898)

1 Дневник 1895 г. начат в тетради 1894 года, на переплете которой имеется надпись рукою автора: "Год 1894 (и начало 1895)". Записи 1895 года занимают только 4 страницы в конце этой тетради. См. описание рукописи в статье От Редакц. Комиссии (1).
Много интересного из прошлого можно прочесть,но меня интересует только село Вача того времени Вача, село Владимир. губ. Муромского уезда, известное своим ножевым производством. Павлово, кустарное село Нижегород. губ. Горбатовского уезда, жители которого занимались выделыванием замков и ножей. В. Г. был в Павлове уже несколько раз: в июне и декабре 1889 г. и в апреле и сентябре 1890 г. В результате этих поездок явились "Павловские очерки" ("Русск. Мысль" 1890 г., кн. 9–11), в которых изображен быт рабочих-кустарей и нарисована картина "скупки", т. е. сбыта кустарями своих изделий оптовым торговцам – "скупщикам" (см. т. XIV наст. изд.). Настоящая поездка сюда В. Г. имела целью отдых и восстановление здоровья, расстроенного острой бессонницей.
В Ваче рано утром.
Ночная поездка. Часовенка на выезде,– занесенная снегом,– за ней влажный ветер, темное поле и пятна кустарника. Мглистое небо – и сыроватая изморозь, залепляющая бороду, лицо, шапку. Я с наслаждением подставлял лицо на встречу изморози и ночному ветру,– в голове под звон колокольчика вставали сумрачными вереницами то грустные, то как-то томительно приятные воспоминания из прошлого. Засиделся я, залежался! Хочется отряхнуться, сбросить будни, еще пожить, побороться, поработать, забыть себя, забыть скрипучие ноты собственного существования – за бодрой работой для того, о чем мечтал в старину. Яснее, ближе хочется почувствовать это.
Убогая деревнюшка,– Щапочево,– на рассвете, обледенелый колодец, как будто озябшие фигуры девок пришли по воду. Все напоминает старое,– ссылку в Починки {Березовские Починки, Вятской губ.,– место ссылки В. Г. в 1879 г.; см. "Ист. М. Современника" т. III.}. Так-же выступают в сумраке полосы лесов по склонам, так-же чернеют пятна избушек и та-же любовь встает в сердце к этим "дрожащим огонькам убогих деревень". Оживаю, кажется. А надо, надо!

17 января



Прогулка в Козакове – Петр Вас. излагает свои взгляды на деревню, на землю, на жизнь мастеровых. Он – кучер Кондратовых {Братья С. Д. и А. Д. Кондратовы, местные фабриканты, знакомые В. Г., гостеприимством которых он пользовался во время своего пребывания в Ваче.}, но у него в Вязниковском уезде – земля и дом. Дом стал холоден, надо перестраивать, взял жену и детей на зиму в Вачу, но находит, что здесь детей держать нельзя: чего они в жизнь не слыхали, здесь работники лаголют. Вообще-же держится за землю, потому что та жизнь порядочная, хочет дочерей выдать за крестьян. "Мастеровые – посмотрите: народ тощой, исхудалый. Вот пошли после свистка домой, пройдите мимо окон, посмотрите – за столом он сидит, на столе у него самовар, да черный хлеб, это вместо ужину. Ну, в нашем месте у крестьянина все таки щи, а то и без говядинки не садится. А крестьянину чего надо? Здесь говорят: за такого-то можно выдать, у него корова есть. А у нас что такое одна корова? Ну, конечно, мастерство,– да что! Заработает и пропьет. Нет, надо девочек в крестьянстве держать, а то не обучатся крестьянской работе,– никто не возьмет: скажут, они дурочки или ленивые".
Одним словом, П. В. не хочет потерять "среду", а к среде мастеровых относится с презрением.– Помилуйте, есть – на гроб тесу просят, а то и холста на саван Елена Митревна уделяет. Это уж, как самый бедный житель за стыд почтет. А здесь это найдено.
В стороне, нахлобученная снегом – виднеется деревенька,– Попышевка.
– Вот здесь, в деревне, 40 вдов, – говорит Петр Вас. – Личильщики {Полировщики ножей.} они, мало живут, лет 30-ти уж он помирает. Вдова, она и пашет, она и косит. Плохое житье.
– А всех дворов сколько?
– Малая деревня, которые с хозяевами тех меньше, а вдов-то больше. Мужикам (смеется он) роздолье. Жена да вдова, а то еще жена да две вдовы!
С. Д. и А. Д. Кондратовы сомневаются, чтобы вдов было в Попышевке так много, но доктор подтверждает (думает, что больше). Но зато оба Кондратовы указывают на Лобково и Санницы, где это же явление еще сильнее. Там есть конные приводы для лички,– эти домашние заведения – нечто просто ужасное.
Еще к характеристике мастеровых и крестьян. "У нас носят одежи, конечно, иначе: у нас шубу носят овчиную, голую, а мастеровые, хоть скажем на 15 коп. аршин, а уж чем ни-то покроют. Покрой имеют суконной. А по нашему-то хуже, потому что шобонья-те у него оборвутся, так и ходит. Сукно у нас тоже домашнее, тканное, крепко, у них опять тонко да гнило.



18 января

С утра поехали на охоту, в лес за село Мещёры. С нами регент, он-же конторщик на фабрике, Ник. Алексеевич Заварыкин и Фед. Алексеев. Один – длинный, сутулый, в очках, охотник плохой – но берет усердием; ходит, сугорбясь, высматривает и наконец – иной раз наткнется на зайчишку. Раз убил лису летом,– а раз через него перескочил заяц. Любит рассказывать охотничьи анекдоты. Выражается картинно и образно: "Озеро есть Култун, тут заводи, на заводях чирочки… Подхожу к озеру, оглянулся: один. А озеро сильное,– на заре птицы сила! Ну, думаю, этот раз один зорю возьму". Или: "ночь-то месячная, светлая, а облачка идут все таки, заволакивает"…


Лесишко жидкий – а все таки остатки муромских. Нечисть повывелась. "По ту сторону, – говорит Гронов (лесник),– народ живет пронзительный (мастеровой) – тюрьма-народ (боец). А в лесу – народ темной, тихой народ, смирной "старую державу держат".
Утром ходили в училище Кондратовых. Два учителя, молодые, еще очень рьяные на дело. Уроки идут отлично, задачи решаются очень толково и довольно быстро.
Днем поехали в Городище. Там живет мастеровой Никитин, человек умственный, самоучка, химик и механик. Своими средствами добился способа никелировки и теперь в крестьянской избе стоят элементы. Провел из "половни" (амбара) телефон к себе в дом, а когда-то сделал даже крылья и хотел лететь, да… брякнулся с забора. Его не застали, баба говорит, что он слышал "про гостя у Кондратовых". Как бы, говорит, мне его повидать?
Затем были у мелкого фабрикантика Андр. Мих. Сидорова. У него личильное заведение, с керосиновым двигателем. Каменное здание под горой, с тесовой крышей. "Надо бы еще соломой". Темный вход, керосиновый двигатель присвистывает, сопит, фыркает. Николаевский солдат с выцветшими волосами и глазами пускает его при нас в ход: и дует, и толкает точно ленивую старую кобылу, не желающую идти. "Дело наше хилое",– говорит мелкий фабрикантик, а когда-то его отец держал всю деревню в ежовых кулаческих рукавицах.



21 января

Чувствовал себя очень нехорошо после почти бессонной ночи. Накануне долго засиделся с пришедшими учителями. Говорили о некотором умственном брожении, которое вносит в деревню книга. Есть рьяные читатели, свежий восприимчивый мужицкий мозг начинает жадно поглощать умственную пищу. Являются "увлечения" и очень интересные типы. Один ревностно изучает астрономию. Другой – "буддист". Прочитал "Свет Азии" {Поэма Арнольда, посвященная жизни и учению Будды.}, стал много толковать о Будде, потом нарядился в белое, взял посох и побрел куда-то. Бродил неизвестно где, но раз в метель, полузамерзший постучался в крайней избе соседней деревушки. – Кто? – Брат твой. – Был в таком виде в Муроме, был в Нижнем, его стали звать Буддой, так эта кличка за ним и осталась, хотя теперь он опять заурядный мужик, остепенившийся и живущий "хорошо" (его дочь – лучшая ученица в школе). – Есть целый кружок читателей, много спорящих о загробной жизни и пр. Раз двое выпивших философов разбудили учителя ночью:– скажи, будет-ли когда "мерзость запустения" или это так? – Часто, наглотавшись книг, возбуждающих тревожные вопросы, приходят: "Дай чего нибудь, что может меня успокоить. Дай (трет грудь рукой, волнуется)". Учитель опытом узнал, что их успокаивают книги, заключающие положительные сведения о мире, людях, явлениях природы. "Первобытные люди" (Бернье), сведения по астрономии и космографии (Фламарион – вызывает наоборот брожение умов, наивную веру к своим фантазиям и тревожные вопросы).
Есть здесь настоящий мужицкий нигилист и скептик, Ив. Матв. Это бывший начотчик, религиозный фанатик, устраивавший в горе пещеру и молившийся в ней. Потом усумнился (слишком много терся с попами). Теперь стар "в могиле 1 1/2 ноги", но насмехается и над смертью и над Богом. Говорит старчески, захлебываясь, со слезами… – Куда идешь Ив. Матв.? – А вот… кажись в силоамской-те купели Гришка-целовальник уже воду возмутил, иду туда, авось исцелею. И действительно, после стакана водки исцелевает, глаза видят и льются острые речи. А на следующий день опять, как из церкви, так с 8 коп. (от попа) в кабак.
– Куда?
– А вот сказывают стакан тут вот где-то прошел, я за ним, за стаканом.
– О чем думаешь, Ив. Матвеев?
– А вот о смерти и о будущей жизни.
– Ну что-же?
– Да что? Говорят, праведники все будут созерцать и славословить. Я и думаю: не скучно-ли будет. День поглядишь в лик-те, два поглядишь, а все глядеть – пожалуй и надоест {О том-же скептике см. далее запись под 1 февр. Кроме того в архиве В. Г. имеется набросок (на листках вынутых из другой записной книжки), озаглавленный "Деревенский скептик" и посвященный тому-же лицу. Набросок этот печатается в ряду других мелких отрывков в т. XXIII наст. изд.}…





В тот же день ездили в Сурское, по кузнецам (ковалям). Выехали вечером. Над белыми полями тянула поземка,– легкая изморозь с полевым снегом. Кругом бело: небо, поле, горизонт – ничего нельзя было разобрать, все стояло белой стеной. Лошадь то и дело теряла дорогу и проваливалась, то и дело кучер бродил кругом, нащупывая потерянную дорогу,– и казался мне то вешкой, то мельницей. Потом вверху небо прояснело,– вызвездило, но сквозь мерзлый туман звезды казались какими-то странными – большими, как бы расплывшимися в тумане или как бы зажигавшими туман. Небо с этими большими огнями казалось необычным,– а внизу все так-же ничего не видно. Заезжали к Андр. Мих.


Под горой (под узгорьем?) – низенькие кузницы. Окна то светят тускло, то освещаются огнями горнов. Заходим в первую. Бойкий коваль один кует ножи. Он считается одним из лучших ковалей, может сработать до 10 дюжин в день; по 28–26 коп. дюжина. – Да еще сталь и огнь мои (т. е. сталь и уголь). Остается коп. 12. Рабочий день – с 1 часу, 2-х, много 3-х ночи. "Когда уже проспишь – в два-те выдешь". Часов в 8–9 завтрак, часа в 2 [обед], на обед уходит 1/2 часа. Кончают часов в 8–9. Значит часов 15–16 1/2 чистой работы. "Домой придешь,– ноги-те укладываются, а голова уж спит". На утро-то едва подымешься.
Заработок средний рубля 4 в неделю.
– А то и более, – говорит коваль с оживляющимися глазами. Вот сорт ковал (показывает нож с железной ручкой). За него 26 коп., а он спорай. Рупь 35 коп. за день в карман кладешь (он смотрит на меня, как смотрел-бы биржевик, выигравший вдруг случайно на бирже огромную сумму). Да требы-те мало.
Работает на мелких местных скупщиков (Тартыжов). Здесь – в полном ходу мелкое кулачество. Тартыжов – совсем не богатый человек, имеет р. 500. "Всплеснулось ему в голову" – скупать по 23 коп. сков. ножи, продавать в Павлове по 25. Пошло дело, потом уже стал ковалям свою сталь давать, а наконец того впоследствии уже времени и лавку для забору открыл. Приходится рассчитываться. – Тебе на что деньги? – Да вот муки пшеничной. – Есть у меня мука пшеничная. – Даже до того – и ситцы есть,– что хочешь все есть у него. Вот и пьем чаек по 2 р. Иной раз лучше бы кажется травы какой заварил,– а 2 рубля. Мука пшеничная 1 р. 10, а у него 1 р. 50 и 1 р. 60 коп. Что станешь делать? А не согласен – ему не надо ножей, куда хочешь. А куда с ними?
Сам этот коваль – зажиточнее Тартыжова. Ему тоже всплеснуло было в голову заняться тем-же, но "не выходит продажа-те у него. На это опять свой талант в голове надо иметь". И вот у человека с талантом в голове идет самая примитивная наивнейшая эксплоатация, клонящаяся к тому, чтобы из 4 рублей недельного заработка коваля,– сделать 3 или 2.
Мы переходили из кузницы в кузницу, взбираясь на сугробы, скользя и падая, проходя мимо таких-же кузниц, в которых из за неплотно закрытых дверей несся в темноту стук молотков по железу, точно стрекотание кузнечиков. В 9 часов еще кое где стучали молотки, и светили неровные огни горнов.
Назад опять плутали. Вверху туманные звезды еще искристее и больше, точно махровые цветы из огня, а внизу все так-же неопределенно и неясно.



Дело развивается, но цены (с фабриками) падают.
Опять легкая бессонница.
Ездили вечером в метель в Попышевку, где 40 вдов на 45 дворов. Были на личильне у Малафеева. Странное своеобразное впечатление. На краю обрыва, занесенный снегом амбар с соломенной крышей, сильно растрепанной ветром. Два тощих и голых дерева как то жутко шумят – внизу далекая перспектива синеющих под вечерней метелью снегов, две галки сидят на ветвях деревьев. Трудно представить себе, что это убогое сооружение, в роде кучи снега – обитаемо и кипит работой {В архиве В. Г. хранится альбом, в котором, среди прочих рисунков писателя, имеется и изображение "фабрики" Малафеева.}. Переступив через сугробы, нагнувшись под застрехой, подходим к двери, за дверью темно, и только что я хотел ступить – мимо меня в темноте прошла лошадь с глазами завязанными тряпкой. Эта лошадь вращает колесо с зубцами, зубцы приводят в движение вал, который в свою очередь вращает четыре колеса в избушке, низкой и темной, с обвисшим потолком и бревенчатыми стенами, покрытыми каменной пылью. Четыре деревянных колеса вращаются с каким-то сухим шелестом под стенкой. От них проведены к противуположной стене четыре приводных ремня, вращающих четыре личильных "чарка" с наждаком. Три взрослых парня и мальчишка лет 13, сидя у чарков, подставляют к камню обтираемые вилы. Снопы лучистых искр сыплются из под их рук по диагонали. Искры эти не жгут, но от них стоит в воздухе какой то характерный запах камня и селитры. Это три сына хозяина и работник.
– Сколько работаете?
– Начинаем в 1 ч. {В 1 ч. ночи.}, а то в 2 и в 3, кончаем часов в 10.
– Что ты? Ведь помрут они у тебя этак.
– Что станете делать. (Покушать-то хочется).
Вечером разговор в избе у Андрея. Отец его славный старик, с седой бородой и кудрявыми седыми волосами, с особенной старческой складкой губ, благодушный и веселый. Сам когда-то личил "на бабах" {Т. е. колесо вращали вместо лошади – бабы.}, дюжин по 15 в неделю.



24 января

Ездили в Козаково. Кучер Петр Вас. уехал с Кондратовым, поэтому со мной ездил работник, детина рыжий и простоватый. – Это вот у избы народ сгрудился, – говорит он мне в селе. – Человек один в пятницу-те женился, а во вторник помер. – Отчего? Хворой что-ли? – Где хворой. Хворого-бы не стали женить. 40 р. за девку отдали. Где хворой. – Так что-же? – Насыл. – Что такое?– Волшебники есть такие. Озорничают. – Где? – Да где. Вот в Злячине есть, да и в Козакове.– Да верно-ли? – Верно. Бывают. У меня отец с лошадьми ездил с товаром. В Нижний ездил и в Урюпиньску станицю тоже ездил. Вот, говорит, раз приехали на постоялой 42 подводы. Дворник-те плачет и баба плачет. – Что такое, говорят, не можем сына повенчать, лошадей морят. А шел с обозом извозчик один. Ладно, говорит, возьмите меня, поезжайте. Я помогу. 7 рублей ему дали. Лег в сани. Поезжай, говорит, а как увидите, что по дороге попадется – толкните меня ногой, говорит. Ну поехали. Только за станицю-те выехали, глядят: собака бежит. Толкнули его ногой, говорят: собака, слышь. Он из саней-те вывалился, пал на землю: глядь – волк. Кинулся на собаку, давай ее трепать. Трепал-трепал,– глядь, по человечьи заговорили: собака-те волку говорит: что тебе надо трепать, говорит. А волк ей: а тебе, говорит, что такое непременно надо лошадей морить.– Я, говорит, на то поставлена, что ни одной свадьбы не пустить.– А я тебе это не дозволю. – И пошел опять трепать, задрал до смерти. Поезжайте, говорит, теперь ничего не будет. Поехали. Потом всей деревней его благодарили,– каку выкуску выкусил. А слышь, в соседней-те деревне сходку кликнули, чтобы всем собраться. А одной бабы нет. Пошли на поле,– там лежит заместо собаки. Волшебница-те.

Судя по записям бывал он там и раньше в1890 году. Ездили в Козаково. Легкая метель. Были у Зинягина (больной чахоткой) и Ефрема. Ефрем служит у Кондратовых приемщиком товара. Был в артели у Штанге {А. Г. Штанге, организатор первой кустарной артели ножевщиков в с. Павлово.}, вышел. Считает это делом хорошим, но только народ еще необразованный: "не понимает что, например, общее дело". "Бывало и так, что черенки, например, артельные, а на сторону продает".
Зинягин. Входим в избу, с печи слышится кашель, потом трудно дыша слезает нестарый еще человек с страшно исхудалым лицом. Он дышет быстро, тяжело, часто и ртом каждый раз будто ловит воздух, как рыба вынутая из воды. Тем не менее, глаза его начинают сверкать.– "Вот я как рад, вот… рад как, что тебя еще увидал. 7 лет назад видел {В. Г. был в этих же местах в 1890 году.}… Образ твой так и стоит. Спасибо тебе. Эти бедняки вообще питают какое-то почти мистическое благоговение к "писателю". И Ефрем и Зинягин оба сильно тронуты образованием, читают, думают, спорят. Зинягин ставил у Кондратовых первый штамп для ножей, и это до сих пор служит предметом его гордости. После отошел, поступил к Завьяловым. В то время у Завьяловых был управляющий Коробков, откровенный жулик.– "Высосал он меня,– говорит тяжело вздыхая Зинягин.– Больше гнул на свою пользу, а о деле не заботился. Поехали мы с ним в Павлово, купили партию стали. Он получше-то куски отрезал себе, из остального приказывает делать ножи для Завьялова. Наделал ножей, а они мягки, у меня все обраковали. На 42 рубля. Потом забором донимал. Одним словом высосал, насилу я от него отвязался. Потом штамп дали, стал я на дому работать, сын помогал. (Глаза у него начинают сверкать). Правда было всего два раза,– а все в неделю по 50 руб. зарабатывал – две недели таких, ну а остальное время – все рублей по 10 и 15 и 20. Жил, слава богу, долги уплатил, сыну избу построил. Да вот захворал". – Трое детей. Один в люльке, и две девочки. Вся семья грустная, убитая болезнию отца. Девочки смотрят тем простодушно грустным взглядом, в котором видится как-бы догадка о непонятном несчастии, нависшем над домом бедняги мастерового.
Под конец нашего разговора входит запыхавшись Макар. За ним посылали, мальчишка сказал, что он шел от шабра, нес книгу. Сейчас будет. Макар – человек небольшого роста, с густыми чорным прямыми волосами, как у духовных, с черными, немного бегающими глазами, с остренькой бородкой, без одного переднего зуба.– Какую это вы книгу несли?– Это… Ен… (он как-то смигивает глазами и губами и кончает трудное слово) Енцыклопедия новейших знаний и изобретений.– Вот вы какие книги читаете?– Да, читаем, только не все вразумительно. Скажите, где мне достать полное сочинение Сократа?– Это трудно. Сократа сочинений нет, а его учение изложено Платоном. Мы договариваемся: он читал "Сократ" – изд. Посредника, листовку, а нужно ему "Сократ и его время", 30 копеечное издание того-же Посредника. Я обещаю прислать, и глаза у него блестят.– "Очень люблю философские сочинения".
Возвращаемся к Ефрему, пьем чай и беседуем. Вострая старушка, с веселыми или просто очень живыми глазами, с детски-простодушной улыбкой очень тонкого рта,– как-то боком все подвигается ко мне, рассматривая меня, как интересного, невиданного зверя.– У вас тут, говорю, беда случилась, молодой помер после свадьбы. – Да, в середу помер, верно. – От какой причины?– Кто знает. Килу, бают, привязывают. – Ефрем пренебрежительно кивает головой. Он не соблюдает постов, его называют молоканином (?) за то, что в середу ест молоко, даже детей дразнят (славная девочка и бойкий мальчик стыдливо прячутся за мать). В килу он тоже не верит. Но бойкая старушка, стреляя своими острыми глазками, продолжает: "На третий день, лежит на печи с товарищем. Ну, бает, женился слава-те господи, а что говорит этто у меня в нутре как болит. Потискай меня, говорит, тут вот живот. Стал тот ему тискать. Что, бает, у тебя ровно шар в животе катается. Ой, говорит, да и больно же ты тискаешь, брось. Полежу я. Полежал, потом стал рубаху на себе рвать, да катался. Тот говорит: Гриша, что такое? А он закатил головушку да и кончился". Она опять быстрым боковым движением подвигается ко мне и говорит:– у нас тут двое есть в деревне… На их больно не верят…
– Брось, – пренебрежительно говорит Ефрем.– Глупости.
– Не верят, не верят на их, правду я тее говорю…

Макар и Зинягин рассказывали, как им в Ваче пришлось сжечь Некрасова и статью Пругавина о "Сютаеве" {Сютаев, крестьянин Тверской губ., основатель религиозно-нравственного учения, последователи которого получили название "сютаевцев". Статьи о нем А. С. Пругавина напечатаны в "Русск. Мысли" 1881 г. NoNo 10 и 12. ("Два слова о сютаевцах") и 1882 г. No 1. ("Алчущие и жаждущие правды").}, как "запрещенные" (в последней, будто-бы пущено что-то о св. Николае-чудотворце) {Последние 4 строки занесены автором (в записной книжке) на свободном листке от 22 янв., но по содержанию они явно связаны с настоящей более поздней записью – от 26 января.}.
Ездили в дер. Городище, к Никитину, деревенскому химику и физику. О нем известно, что он тоже любитель чтения и прежде всего мне сообщили, что он изобретал летательную машину,– с которой и брякнулся с забора. Однако, несмотря на этот анекдот, мастеровые говорят о нем с уважением.
Когда мы под'ехали,– к нам вышел навстречу человек лет 40, с густыми темно-русыми волосами и бородой посветлее, с обыкновенными чертами лица, по мужицки выразительного и спокойного. Его речь нетороплива и как-то мягка, он выражает необыкновенное удовольствие, что видит писателя. Узнав, что я был у Зинягина, говорит, что это его приятель, что они вместе читывали, что он человек очень хороший и умный, Макар тоже хороший и умный, да зашибает. На мое посещение Никитин смотрит очень серьезно. Он меня ждал, что-бы потолковать.– О чем?– А вот видите. Читал я Волтер-Скотта. Очень мне это понравилось, что он пишет о своей земле. Например, пишет о старинных временах, а все равно, как сам там был и просто видишь все своими глазами. До чего хорошо. Отчего об нашей стороне ничего так не пишут? Вот я услыхал, что вы здесь, думаю: поговорю я с этим человеком, может, не напишет-ли он об нашей стороне, что было, например, в старые годы. Хоть, скажем, не очень старые… Можно собрать от стариков, можно судные дела по волостным правлениям разыскать…Уговаривают писателя написать об нашей стороне и от стариков собрать сведения и по волостным правлениям,жалуются на свойства русской жизни -исчезать как то без следа.Ни чего мы о своей стороне не знаем. Эти упреки актуальны и сейчас -и это говорят люди на пепелище древнего города -крепости загадочного до нашего времени Стародуба-Воцкого. И современная НА-НА технология не может помочь. Хотя уже известно из оцифрованых древних бумаг,что востанавливали разрушенную набегами крепость не раз.Кто же приказал,кому поручили востановить,кого привлекали- где эти писчие древние книги из канцелярий.? Небось пылятся до сих пор в архивах….Вот и о том близком к нам времени мы ни чего не знаем -а прошел всего то век с хвостиком и правы те земляки ,что жизнь исчезает без следа.


Повидимому его сильно огорчает свойство русской жизни – исчезать как-то без следа.– Ничего мы о своей стороне не знаем. Старики напр. умирают,– молодые не интересуются знать от них. Сами помрем – опять никто не знает. Вот устроили у нас школу грамоты. Не хотели, противились, староста мало понимает. Кому, говорит, охота, Федор Федорыч может научить. А Фед. Ф. не учит, только портит. Ну, теперь все таки диакон учит, настойчиво. А сначал отказали всякой помощи. Мине на сходе не было. Потом узнал я, духовенство с крестом поехали, я говорю: зачем оставили? Я от бедности готов дать 10 руб. единовременно, по 3 ежегодно, в течение 10 лет. Составляется 40 руб. Еще уговорю кое-кого. Ну вот, это передали, школа устроилась, а ничего нет правильного. Приходят: давай 10 руб. Погодите, говорю: сделайте правильно, запись сделайте, постановление. Может, вдруг вы школу прекратите или что, а, может, современем из нее двухклассное училище выростет. В таком случае – можно спросить: почему прекратилась, или например – откуда такая теперь знаменитая школа начиналась. Сделайте правильные записи,– мы что следует внесем. Вот я и думаю: отчего так в нашем народе этого нет… А вы может тоже хотите что узнать, какие вопросы…
– Меня интересовали ваши изобретения. Говорят, вы изобрели летательную машину.
На его лице выражается неудовольствие.
– Это брат, ну, только это не стоит говорить, просто детская выдумка. Не стоит внимания, пустяки, невозможно.
– Отчего-же невозможно?
– Нет, это пустое. Ну, просто сделал хомут, к хомуту вроде весел, машут по воздуху. Летать не может…
– Ну, а как вы добрались до гальванопластики?
– А это, видите, это дело другое. Я любитель читать; прочитал тут кое-где – есть такое дело, электричество например и гальванизм. Что такое? А у нас тут в роде – кружок. Решились мы выписать "Свет" – газету, – что такое, посмотрим, за газета. На месяц выписали. Ну, там опять встречаю о гальванопластике. Можно серебрить дескать и никелировать. Ну, как тут мне быть. Увидел как то Велединского Григор. Алексеевича (изобретатель, полупомешанный, изобрел ружье-кий и пр.). Так и так, говорю, вот что пишут про гальванопластику. У меня, говорит, есть, я тебе подарю. Ну, я и стал по этой книге доходить. Потом еще вот техническую енцыклопедию выписал, вот тут книги "еликтричество". Так вот и пошло. Сделал електрический звонок, так что кто в избу вошел,– звонит; телефон Беля провел, а потом думаю,– это здесь неприменимо. Надо которое, чтобы применялось. Стал никелировать ножи и вилки, сбывал в Павлово. Опять мало идет, ни к чему. Ну тут, спасибо, Кондратовы стали принимать. На фабрике-то, в большом сортаменте это идет. Теперь это у меня главный заработок, рублей имею по 50 в месяц на круг. Живу.
В избу торопливо входит высокий брюнет, в крытом синим сукном полушубке. Широкая борода с сильной красивой проседью, лицо несколько суживается кверху (напоминает Толстого), чорные глаза жгучи и беспокойно быстры. Говорит с резкой отчетливостию, точно отрезывая слова. Он знакомится, вступает в разговор и излагает свое участие в деле деревенской химии. Это он изобретал "летательный хомут" и у него тоже своя гальванопластическая мастерская.
– Я был взят в военную службу. Службу отбывал в телеграфном парке и понял хорошо телеграфное дело. Между тем, получаю от брата письмо: так и так. Интересуюсь, говорит, что такое електричество. Я не мог ему дать, понятное дело, сведение рукописным способом, по обширности. То и послал ему книжку: краткое руководство к телеграфному делу. Ну, после того, вернулся со службы, думаю надо применять. Устроил у себя мастерскую и эта-же самая батарея у меня соединена со звонком. Кто во двор идет, я в мастерской слышу. А после и дальше. Так мы вместе это дело подвигали. Теперь я на Завьяловых работаю,– он на Кондратовых.
Были в мастерской. Тесная маленькая избушка. В одном месте из окна точно светлое гнездо в сугробах снега. В избе два мальчика (родня) ученика – доканчивают ножи. Никитин показывает черенки.– Какое дерево?– Похоже на кокос. Крашеное что-ли?– Он берет один черенок и раскалывает ножом. В середине дерево того-же цвета.– Собственное изобретение. Клен, а идет за кокос. Я делал опыты метализации, а случайно попал на… иминитацию… Вот только дело из рук выпало. – Как? – Да так,– племянник у меня работал. Отошел. Сам стал работать. Ну это бы ничего, бог с ним. Да еще польстился, Коробкову(?) продал за 8 рублей. Тот его надул вдобавок: дал 1 рубль, больше не отдал. А дело выпало у меня…




Среди книг, лежащих на полке, попадается "Р. Вестник", где напечатана "Анна Каренина".– Любимое мое чтение,– говорит Ив. Петрович.– Прежде все читал маленькие книжонки его. Ну, так себе. Потом попала "Анна Каренина". Во-от это, думаю, кто такой! Ну, не даром считается знаменитым. Заслуживает бессмертие. Как по вашему: правда это?
– Да, конечно, правда.
– Вот и Григ. Алексеевич говорит: заслуживает бессмертия, сама академия рассматривала. Ну, говорят, несвоевременно при жизни, а что после смерти признать: заслуживающим бессмертия. Любимое мое чтение…

Показывает мне лист с золотой печатью,– от Озябликовского Общ. трезвости, которого состоит членом. Общество это хлопочет об открытии читальни и библиотеки, но все не может дождаться ответа.
Вечер у нас заканчивается опытом никелирования. ("Мы производили опыт Франклина, перед грозовой тучей… Искры из человека добывали; неосторожно, конечно, ну, все таки сошло благополучно"). Хотел устроить опыты при училище, с об'яснениями физических явлений. Но на это нужны столь трудныя разрешения, что дело представляется безнадежным.

30 января

Был в Городище.

31 января

Ночью бессонница, днем – тоска и мрачность. Читал и делал выписки из "Анны Карениной" {В архиве писателя хранится толстая записная книжка в клеенчатой обложке с выписками из "Войны и Мира" и "Анны Карениной" и с критическими замечаниями В. Г.}. К вечеру прошло.
Уехал Свирский, стало пустее.
А вот у Кульковых из 32 внуков и трех правнуков может кто и остался.Учился я с Женей Кульковым. Ночь спал хорошо. Лег в 10 ч. веч., проснулся около 6 утром.
Долго разговаривал с деревенским нигилистом, Ив. Матв. Кульковым. Старик 73 лет, седая борода, слезящиеся глаза, говоря часто плачет, старчески захлебываясь. Но голос выразительный, густой и гибкий, выразительная мимика и жестикуляция. Одет в полушубок нагольный, и по первому взгляду – представляет самого обыкновенного серого мужика. Но это голова – замечательного по своему человека, сельского Вольтера и вольнодумца. Выучился грамоте у прадеда (дед был неграмотный), до 40 лет не пил ни капли водки, был необыкновенно набожен. "И даже, – говорил он мне, – бывало так, что в месячную ночь зимой выйдешь в лес, в уединение того… и акафисты читаешь"… Да, было, но давно прошло.
Начитан в свящ. писании необыкновенно, любит говорить по церковному. – "Завтра у нас праздник".– Да, говорю, воскресение – "И Сретение, и потом начинается триодь и намек посту. Потом пойдет мясопуст, потом сыропуст, а уж там и пост. Значит, отвращайте взоры от житейского"… Всегда водился с духовенством.– "Был в Павлове отец Аврамий, протоиерей. Ну, умный был поп, настоящий. Ежели-бы я с ним так вот заговорил, как с здешними, он бы меня подогом {Посохом.} вот как, подогом, да. Аврамий то-бы. Раз сказал я ему… А тогда мыслей то этих у меня еще не было, страшных-те, противуположных-те самых. А так. Вот читал Иоанна Лествичника, и там сказано: человек желает например почерпнуть из источника чистой воды и находит жабу. Как же, говорю, Аврамию-то, недоразумеваю я, отче, к чему это применить… Если к писанию… Погрозил он подогом-те и говорит: не вопрошай, говорит, больно умен станешь. Я-бы у тебя и тот-то ум отнял… Значит, это гордость…"
Лицо его морщится, на глазах появляются слезы.
"– Жалел меня, значит, Аврамий-те. Подогом-бы меня, дурака, подогом-бы… А наши-те здешние что… Так, только в свою пользу. Богачу-те о сребролюбии говорит,– значит не пожалей меня-то наградить…
"Один-те не позволяет же мне много говорить: ударит этак по голове: не бай! Ну, а тот, – что хочешь. Приду к нему до обедни: дай 10 коп. на шкалик. – Что-ты, ведь грех. А я ему: несмысленому и престарелому несть греха. Ну, и дает, чего поделаешь…"
"Качнулся" первоначально от жалости.– Жалостлив я всегда был, всякую животную тварь жалел. Вот теперь взять доброго человека,– и тот например своего щенка жалеет, любит, зла ему сделать например там – не допустит. А тут, думаю, бывают такие случаи, зайдет например корова или телица молодая в лес, и вдруг на нее волк, припадает, рвет вымя. Она значит – молит, просит пожалеть ее, а он пуще припадает, терзает ее мучительно. Что-же такое, как-же Бог-то смотрит, свою тварь не жалеет (всхлипывает).
"Теперь лошадь,– находится у человека. Мы ее не докормим, мы на ее переложим бремя, которое неудобоносимое, мы ее перегоним. Она значит от недокорму, от перелогу от нашего, от перегону устанет. Пойдет на гору,– поставит воз значит поперек, чтобы изволоком-те, изволоком! Изволоком-те ей легче, животной бедной. И вдруг завалится воз в канаву, сама она упала; и прибегу я с дубиной, начну ее, бедную, гвоздить, где чтобы мне убить ее больнее (всхлипывает опять). Господи, а ты то что смотришь? Где ей будет награда, награда-то где?.. Издохла и все тут. Зачем-же ты, Господи, ее создавал, на страдание то, на муку? Мне значит награда – а ей что! Вот отчего качнулся, дурак, темный! Не понимаю, недоразумеваю".
Плачет еще горьче и склоняет голову на палку.
"– Мне, старому дураку, чтобы сейчас тут, награду ей, сейчас чтобы. Вот тогда ты, Господушка у меня! Вот я бы к нему припал-бы, не оторвался. А то борюсь, как Иаков…"
Смеется и плачет.
"– Яков-те боролся с Богом, взялся значит, всю ночь возились. Ну, повихнул ногу-те все таки… Не так же дался! Эх, эх… Что мне старому дураку будет… (горько плачет).
"Давид говорит: делами руку твоею поучаюся. Вот – делами руку твоею,– хороший человек. А я писание читал, не то что делами руку… Пчела например летает от светка к светку, берет значит сок и с светка и с навозу – и делает приличное кушание (сквозь слезы – ироническая улыбка). А я подобен пауку (басом, глаза выкатываются, делаются сердитые). Паук теми-же светами питается, а делает противную паутину. Так и я окаянный: хорошие-те книги читаю, а не поучаюся, только вижу противуположное… О, Господи! А тут помирать надо. Что там-то будет? Огнь вещественный. А что такое огнь вещественный? Прииде к одному ангел небесный и говорит: знаешь ли вечный огнь, хощешь-ли избавиться, положи во временный огнь руку на 3 часа. Положил. Терпел, терпел, ждет – когда ангел придет. А тот не идет. – Что-ты, окаянный ты ангел. Забыл меня, что не идешь (подлая душа)! – Что ты орешь, грешный. Еще и полчаса не прошло. Вот что значит временный-те огонь. А то – вечный! Тоже у Иоанна Лествичника есть. Много он наболтал, Лествичник-те. По ступеням у него расположено, так в ступени 3-й рассказано это. Праведник один 30 лет спасался, все вопил: Господи, аще хощу, аще не хощу, ими-же веси путями, спаси мя. Достиг до той степени, удостоился значит, что ангел небесный сам ему обед доставлял. Ну, раз приходит,– а обеда-те нету. Так, в роде как коты трапезовали, да пораскидали. Крошки одни. Ну, собрал он кусочки-те, благословился и с'ел. Глядь, на другой-те день – уж и ничего нет. Что такое, чем согрешил? Вот ангел-те и говорит ему: тридцать лет ты взбирался, а теперь в самый попал опять в тартар. Вот! Правда-те! 30 лет все вопил. А тут и человека живого не видел, значит и покушения не могло быть… Гордость видно: что вот я вознесся до божией благодати… Да, отделяет нас от погибели самая тонкая перепонка (опять улыбка).
"Две заповеди нас могут спасти: любовь к ближнему и вера. Трудно, а на одну нельзя облокотиться. Возлюбишь отца и мать – несть мене достоин. Веришь,– а дела те где?
"Или теперь так: Христос распятие принял волею. Значит, да совершится по писанию. За что Иуду-те треклянут: трижды анафема! Ведь он значит содействовал предопределенному, без него ничего бы и не вышло… Ох-хо-хо! Так-то вот и грешишь, окаянный… Господи Иисусе. Дела твои воскресли,– верно (тоном пояснения: писания-те живы), да сам-то ты, милый! Сам-то воскрес-ли, Господушко!.. (плачет).
"Николай теперь чудотворец. Чудеса творил. В Прологах (?) сказано: надо на собор ехать,– кто-то лошадям головы отрезал. Ничего,– святитель-то говорит, приставьте им головы, поедут! Приставили. Что-ж ты думаешь,– покатили. Даром, что и головы-те перепутали: которая серая голова – на гнедую шею попала, которая гнедая – на серую! Волокут карету-те! Вот оно чудо! Это мог сделать, а стал против Ария-те говорить,– куда и слова-те девались. Не может так дополнить, чтобы значит смешать ересь ту. Этого-то вот, этого и не хватает, смыслу-те. Он его ключами-те, ключами-те вместо слов. Как же это? Хорошо?
"О других-те святых и говорить нечего. Много дураков было! Он чудеса-те делает, по вере-то, а смыслу в голове не имеет. Вот тоже в Прологах есть. Был святой, делал чудеса по вере. И прииде к нему человек и вопроси: что, говорит, ваше преподобие, как понимать о Мелхиседеке: бог он или человек? – Бог, говорит. Бог, верно. Потому сказано: первосвященники по чину Мелхиседекову.– Вот и узнай об этом архиерей. Ах, говорит, не хорошо! Приехал к нему сам, принял благословение и говорит: вот что, ваше преподобие. Очень мне прискорбно: недоразумеваю я, как понимать о Мелхиседеке: бог или человек. Помолитесь, говорит, чтобы Бог вам открыл истину. Ну, тот стал молиться… Известно, благодать-те у него не отнята. Видит: идут значит праведники и между ними Мелхиседек, в числе-же людей, а не в числе божества. – Человек, говорит, не бог. – А – то-то-о! – говорит архиерей (приставляет пятерню к носу). То-то и есть, ты чудотворец, а дубина… Не бог, не бог, а ты что зря наболтал!
"Царство божие внутри вас. Мы то Господушку хвалим, что он нас создал, а и он-те нас благодарит: спасибо и вам, что вы меня-те создали. Без вас и меня бы не было… Так вот все и думаю: то направлюсь на ум, все как следует вижу, то опять придет помешательство крови,– качнусь в противуположное.
"По вере бывает. Вот взять меня. Иду ночью-те, поздно. Подхожу к такому месту, которое для меня ужасно: громом человека убило… И стал про себя думать: как бы мне тут не испугаться. А луну-те этак тоненько прикрыло, облаком-те. Вдруг слышу – будто как на хвост кошке наступил. А на ту пору забылся, да вместо молитвы-те – матерное слово с языка и слети. И вдруг как замежджит, кошка-те, а не видно, чтобы пробегла из под ноги, чтобы этак зашамтело. Тут я вспомнил: "да воскреснет бог и расточатся врази его" (читает все заклинание, страшно выкатывая глаза и размахивая угрожающе руками). Бог за мя, кого убоюся!.. Ну и ничего не было больше…"
Вообще, как истый русский волтерианец, отрицая бога,– признает нечистого.
"Прежде хуже было, не было света истинного просвещения. Попы были волхвы. В Калязине была библиотека, книги были черномагия и прочие. Сунулся в ту библиотеку поп Савелов… начитался, пошел волховать. Была эта библиотека еще может от языческих народов, еще до Владимира Равноапостольного".
– Какой же силой волхвовал?
"– Значит, нечистой силой. Ведь уж если есть Бог, должен быть и злой дух. Килы тоже привязывают,– это верно!"
Жизнию своей теперешней доволен.
"Только бы жить: 7 сыновей, 32 внука, 3 правнука. Последнего сына женил".
В прежние годы не видел радостей временной жизни. Теперь видит – в чтении книг. "Будто придут к тебе разные народы, умнейшие господа, и сядут и станут говорить. Читал недавно про американца Жемса, который был из англичан простой человек и стал президентом" (Гарфильд)…
"Только бы и жить теперь. Да день от мой смеркся… Смерть лезет. Ее бы и не надо, а тут она, проклятая". (Еще насчет лицезрения).

Значит и илюстрации приготовили жудожницы с этих рисунков писателя для исправленного издания и рассказ "Деревенский скептик" записан с Кулькова. Всю ночь не спал напролет.
Лежу на постели в своем номере. Тихо открывается дверь, входит господин в пальто с куньим воротником, молодой еще, с беспокойно и юрко бегающими глазами. Рекомендуется Влад. Вас. Суханов, торговец павловскими изделиями, пришел изложить мне свое прохождение жизни. Желает непременно помочи кустарю, даже имеет такой девиз, что непременно помочи и помочи. Конечно, замочное дело в упадке, потому что прочие замки подпирают, ковенский, варшавский, рижский, потому что там работают штампом. А он имеет в виду не производство, а продажу. Для этого хотел артель, собирал у себя мастеров, даже у исправника спрашивал. – Что-ж, говорит, можете. Чаю например напиться,– кто может воспретить. Согласилось человек 150. Предполагал посылать по России агентов для продажи изделий. Советовался с земским начальником Обтяжновым, но тот при сходе его осрамил. Тогда и мастера отшиблись. Теперь имеет в виду прежде составить капитал, а потом "помочи". Капитал составит продажей изящных коробок с ассортиментом павловских изделий (7 вещей, в мужской коробке – бритва, в дамской – "преимущество женского полу" – щипцы для завивки волос).
Ходили по горам {По горам, на которых расположены лачуги Павловских кустарей. В. Г. зарисовал в своем альбоме вид этих гор, а также домики кустарей, типы их и пр. Впоследствии с этих рисунков художницами Бем и Шнейдер были приготовлены иллюстрации для печати.}. Зрелище удруч[ающее].



6 февраля

Спал хорошо.
Рассказы рабочих о щеткинской фабрике у Личадеева (вчера): в недавнее время померли: Александр Горшков ("вчера хоронили") 35–38 л. (лопаточник), Петр Харламов Чиченков – 23–25 л. (с месяц назад), Гуляев месяца 1 1/2. "Ножи личил, ну заработок показался мал, на топоры-те перешел, тут и готов". "А то еще один говорит управителю-те: Михаил Алексеич, точило-те больно плохо. – А плохо, такой сякой, так убирайся! Ну, за неволю сел, что станешь делать. Точило-те как развернулось – на месте! Вдова-те пошла к самому: как мол теперь быть. Ну, трешну дал на шаль, с тем и ушла".

7 февраля

Ночь всю на пролет опять не спал.
Выехал из Павлова. Плохие лошаденки, крытые сани, звон колокольчика… Влажный ветер, легкая сырая изморозь. Мне видно только мутное небо, кусок дуги, мокрый зад коренника и кусок спины ямщика в рыжем зипуне с поднятым воротником. Так прошло часа четыре,– и я был рад, что мы ехали так долго. Мне казалось, что ветер – забиравшийся то и дело ко мне из за высоко поднятого фартука,– развеивает мою тупую тоску и разметает ее по этим белым полям. В Вачу приехал часов в 5 1/2. Застал старичка инспект. нар. училищ. Катковец, классик. Тонкие черты лица, как бы высосанные длинным рядом годов отупляющей педагогии, пригорбленная спина и добродушное в сущности лицо. Чиновник и формалист. Учителя и учительницы слегка насмешливо приносят свои журналы и он в них что-то пишет и пишет. Даже катковец – приятен в такой обстановке. Вечером я лег со страхом: а что если не засну и эту ночь. Это станет уже настоящей болезнию… Вчера лег в 8 3/4. В 9 уже заснул. Сегодня проснулся в 1-й раз в 5 1/4, посмотрел на часы, и радостно, с сознанием, что сон опять пришел ко мне, что я не зарезал его, как Макбет, повернулся, потянулся и немедленно заснул опять. Проснулся опять в 8 1/2. Инспектор нар. училищ, в вицмундире и при звезде – пьет чай, и мы беседуем о разных разностях. Я так доволен, что "не зарезал" своего сна окончательно, что мне все как то радостно; хочется писать, хочется изображать природу, людей, катковца, нахлобученные снегом деревни… Но я не позволю себе сесть сегодня даже за "Павловские очерки" {Т. е. за переработку очерков, которые В. Г. предполагал издать отдельной книгой с иллюстрациями (по собств. рисункам). Намерение это осталось неосуществленным. Переработанный текст "Павловских очерков" был напечатан впервые в собр. сочинений издания "Нивы".}. Буду только ходить и рисовать. Знаю, что наверное,– еще будут периоды хандры, тоски, ноющего замирания и глухих укоров совести за многое, что прежде не казалось важным, а в такие минуты встает со всею свежестью раз'едающей душевной боли. Но знаю, что и эти периоды должны сменяться такими, как сегодня. Я был на рубеже сильной и тяжкой болезни, и – еще недалеко ушел от этого рубежа. Хотел описать этот процесс, но побоялся: об'ективировать еще не могу, а новое переживание его может укрепить в мозгу. Особенно мучительна бессвязность и отрывочность идей и мыслей. Сегодня видел опять длинные, но связные сны.



9 февраля

Эту ночь опять спал очень плохо.
Вчера и 3-го дня решился принять бром, натра, а вчера в 2 1/2 ч. ночи, когда все еще не мог сомкнуть глаз,– принял 1 гр. сульфоналу. Говорят, он начинает действовать через 3 часа, но задремал через 1/2 часа, а через 3 1/2 проснулся, и уже не спал. Встал в очень плохом настроении, несколько испуганный повторением бессонницы. Днем забылся опять часа 2, одетый. Потом отряхнулся, вытерся холодной водой и решил поступать, как бы ничего не было. Ходил по Ваче, рисовал.



Вечером была свадьба. Женился сын конторщика на единственной дочери зажиточной вдовы. Венчал о. Дмитрий, небольшой рыжий человечек, которого я встретил незадолго на улице. Тогда он уже был сильно выпивший, а теперь его возгласы были едва слышны. Завтра приезжает следователь (духов.) расследовать его поведение, а сегодня бедняга все таки пьян. Мастеровые его любят: берет, что дашь, не ведет записи долгам, с бедных не взыскивает. Ну, а если в самую торжественную минуту жизни от него на невесту и жениха несет полугаром,– за это русский человек тоже не взыщет. Во время свадьбы в церкви набилось много народу, особенно баб. Мастеровщина – народ вольный: стали вплоть, головы, головы – точно вода заливает всякое свободное место, отделив даже священника от жениха с невестой. Когда диакону нужно пройти в алтарь,– начинается давка, колыхание, толпа образует течения и водовороты. В середины стоит сотский в синем кафтане и ругается на всю церковь: Что это, что эт-то так-койе! Что за свинство, пошли, пошли! Другой, помужиковатее, берет в правую руку тяжелую шапку и взмахивает, шлепая по лицам ближайших. Темным вечером пьяный попик, в сопровождении певчих – ведет молодых в венцах – до дому.

10 февраля

Вчера лег опять в 9 часов, но заснул не очень скоро: мешала боязнь бессонницы и самонаблюдение. Подумаешь: кажется засыпаю,– и тотчас, будто какая волна пробежит по телу и сна нет. Однако часов в 10 заснул (ни бром, натра, ни сульфонала не принимал). Было страшно главное то,– что это уже была-бы 2-я ночь. Если-бы и она прошла без сна, значит болезнь пошла бы вперед, не назад. В 3 часа ночи проснулся, и увидев, что все таки спал 5 часов, успокоился и опять тотчас заснул, часов до 7 1/2.
Утро чудесное, не светлое, но теплое, вдумчивое, из тех, в которых слышится как бы раздумье природы перед весной: кончаться или не кончаться зиме, выступать весне или погодить. Но уже от одного раздумья все мякнет и рыхлеет. Снег тихо опускается под каблуком, полоски лесов на снегах посинели, как будто набухли, ворона каркает густо и значительно, на крышах проступают темные тесины из под подтаявшего снега. Тропинки кругом завода, обыкновенно присыпанные изморозью – теперь выступили чорными полосками (от угля). Я пошел без определенного намерения, перешел по тропке за речку и вошел в занесенный снегом лесок. Меж голых березовых стволов виднеются скромные деревянные кресты, а в одном месте жел[езная] решетка и в ней два памятника. Чорный мрамор с высеченным евангельским изречением, но имени еще нет.
NB. (Купили готовый, да так и не закончили). И все здесь, начиная с фабрики и кончая кондратовским домом и могилами – незакончено… В трех местах среди сугробов снега и белых стволов – виднеются сырые неприятные для глаза кучи вывернутой глины. Это свежие могилы. Вчера венчали 6 свадеб мастеровых, сегодня троих хоронят. Я подхожу к одной могиле. Около нее стоит мужичонко, с неприятно скомканными чертами лица, грязноватый, в лаптях с распущенной оборкой, запачканой в глине. Он только похаживает, между тем, как из могилы то и дело подымается лопата и комья сырой глины ложатся на бугор. Повременам из могилы видно красивое лицо мужика, в сером кафтане. – Бог на помочь,– говорю я. – Спаси Господь.– Для кого готовите? – Киселев помер. – Из за снежного бугра выходит мастеровой, идущий после праздника на фабрику. Он останавливается испуганный.– Какой Киселев?– Ларион. – Может-ли быть… Верите, господин, в субботу беседовали, на ногах был мужик. – Да, жалеют, – произносит грязный мужичонко.– Главное дело таким бытом помер… На своех ногах значит, нежданно. И хворал мало.
– Чем занимался?– Личильщик. – Наше дело такое,– угрюмо говорит подошедший, крестится с серьезным и строгим лицом и идет тропой, временами проваливаясь в рыхлый снег. На березе садится ворона, избочает голову и каркает раза два или три. Грязный мужичонко кидает в нее комок снега.


– Да, господин, что станешь делать, – грустно произносит мужик в сером кафтане, обтирая рукавом потное лицо. – А вы здешние? – Я значит здешний, – говорит грязный мужичонко. – А его – к себе присогласил. Он – проходящий.
– Судогодского уезду… Что станешь делать. В Сормово иду, а не сойти никак. Вот нанялся.
– Да, вот не сойти ему, – я его нанял, – говорит грязный мужичонко.– Я значит здесь около Кондратовых, по печной части, то-другое. Теперь две могилы взялся выкопать, по 8 гривен, 1 руб. 60 коп. за пару. – Мне, значит, 40 коп. Что станешь делать. Не сойти никак. – Вот как – соображаю я,– стало быть ты стоишь, и получишь 80 к., а он копает, тоже 80 к. –- Что станешь делать,– все также скорбно повторяет работающий.– Не сойти, а дома жена да четверо… Не будет-ли милости вашей, помочи сколько нибудь.
Я даю двугривенный.
– Ну, вот, благодарим покорно… благодарим! – гордо распоряжается грязный мужичонко, как будто чувствуя себя главной причиной моей щедрости. Работник принимается опять за лопату, могила углубляется. Я обхожу кругом село, и подходя опять к этому месту, вижу, как по черной угольной тропе, с трудом спускаясь и скользя по накатанному слипшемуся снегу мастеровые, без шапок несут на плечах некрашенный гроб. Сверху мне виден желтый лоб покойника, ветер шевелит на нем прядь волос. За гробом идет молодая еще женщина, за ней жмутся двое детей. По временам резкий жалобный вопль прорезает мягкий воздух и также внезапно стихает. Сама-ли вдова перестает вопить, ветер-ли несет вопли в сторону – разобрать трудно, только весь этот мягкий весенний день кажется мне насыщенным слезами и печалью… Через минуту темные фигуры мелькают уже за речкой, подымаясь по угору, межь сетью березовых стволов.
Со святыми упокой..

.



В тот-же день ездил в дер. Щербинино (Тумбат. волости, Горбат, у.), о которой мне говорил раньше Ник. Фед. {Н. Ф. Анненский.}. Статистиков поразило зрелище личильни: в подполье в полутьме – слепой старик ворочал колесо, приводящее в движение точило. Я поехал туда посмотреть. День теплый, липкий снег и мутное небо. Ехали на Таломское, в стороне: Горы (деревня), Озяблино, Погост, Белавина. Потом Иголкино (большое и малое), Вареж и Щербинино.
От последнего уже видны Павловские горы и церкви (8 в.). В Вареже – паров[ая] личильня Гутьяра, – деревянный корпус. В чан девки носят воду ведрами. Щербинино – бедная серая деревнюшка в два порядка. Остановились у Артемья Петровича местного торговца. В его семье – молодая солдатка вызвалась сводить меня в личильни (домов 10). Молодая, краснолицая, с бойкими глазами и разговорчивая, она охотно меня водила, а мужики охотно показывали заведения. В первой-же избе – я увидел бабу, до половины вылезавшую из под печи. В ту же дыру пришлось лезть и мне. Подполье освещается двумя отверстиями. В углу – деревянное колесо, у меньшего окна – чарок, у большого верстак. В одном из осмотренных мною подполий – находился в углу теленок. Вертят по 2 бабы на уповод. Семейных баб не хватает "берем с улицы". По 6–8 коп. с дюжины ножниц. Обходится дороже чем "пассажирам". Очень жалели, что Гутьяр убрал свою личильню, надеются, что я открою свою (затем дескать и приехал). А то работать хоть бросай. Особливо летом: девки и бабы уйдут по грибы, не заманишь, а свои не выдюжат. Между тем – неделю не поработай – смерть! Хлеба ни у кого нет (у самих только поемный луг). Да и личка с ручным колесом – плохой сорт.
У хозяина – давняя лихорадка: "разрушит, аки весь раздробленой, апекит отрезало".
Личили на "перском камне". "Пыль-те едуча, востра, в нутренность проникает"… (на нутро садится).

11 февраля

Спал часа 4 1/2, бессонница изменила характер, и очередь нарушена. Спал-бы больше. Какое то беспокойство и нервность.

12 февраля

Тяжелая бессонница. До 2-х часов заснул только минут на 10. Прежде бывало всего труднее заснуть, а тут заснул хорошо, но проснулся. Что-то изнутри толкнуло и сжимает сердце. Потом часа в три забылся тяжелым, "верхним" сном. В 5 опять проснулся, поворочался и заснул до 8. Вторая ночь (сегодня бессонница не в очередь) расстроила мне сильно нервы. Главное – выезжаю значит отсюда не лучше, чем приехал. Месяц потерян. Правда, могло бы быть и хуже.
День морозный и ясный. Пошел по селу, вышел на дорогу в Козаково, потом пройдя с версту – повернулся: – Бойся! – Сзади наезжает мужик в розвальнях. – Мир дорогой, хошь подвезу? Я сажусь. Мужик светло-русый, сильно обросший бородой, с добродушным славянским лицом спокойным и слегка грустным. На одной стороне ему сильно запорошило изморозью и шапку и бороду, но он этого не чувствует. Снег лежит на нем, как лежал-бы на статуе. Маленькая лошаденка с вытертой кое-где шерстью болтается как котенок в широких оглоблях. – Молода еще?– спрашиваю я у хозяина.– 8-й год. – Что больно мала? – Вишь кормы-те плохие, а езда. Детей у меня много, а судимся мы. Вот главное дело. Ей 8-й год и тягаюсь 8-й год. Из за земли. Вот она и того… – Эта связь юриспруденции с жалким видом кляченки меня удивляет, но связь прямая: купили землю челов. 12, на имя троих. Один из покупщиков продал свою часть, а покупатель и требует все, что по записи. В волостных книгах хоть и записано, но все же волостной суд присудил в его (истцову) пользу. – А я подал на окружный. Вот 8-й год. – Что больно долго? Ты грамотный?– Неграмотный. – Смотри пропустишь сроки какие нибудь. – Не-е… Меня добры те люди наставляют. Тут главная причина 7 денный срок. Как значит с получения, так чтобы в семь ден. Ну, уж я стараюсь… Как получил в 7-й день от себя опять выпущаю. Вот како дело! Истиранили, главное дело, марками-те…





Зинягин умер. Осталась вдова и трое детей. Об этом идет разговор на фабрике. – Что же теперь будет делать вдова? –Ткать, – говорит один. – Ежели точёт хорошо, может заработает рубля 2 в неделю. – Вдвоем надо, – девченку возьмет, на двоих-те три рубля можно выручить. – Да ведь свои дети у ней, – один грудной, да две малые. – Ну, так не выработать и двух. – Сын у него у Николая есть, у нас работает, на фабрике – отделеной давно. – Он, сын-те, в имение вступится, – говорит черенщик, улыбаясь.– Отец-те на второй женился – ему ничего не дал. Теперь он ее пожмет.
Он улыбается так, как будто говорит о самой приятной вещи. – Не иначе, придется девченок с кузовом посылать.
Девочкам лет 8 и 10. Я не могу без боли думать об этой перспективе – ходить с кузовом для таких детей, а черенщик опять улыбается, причем рот его складывается каким-то удивительно веселым образом. Впрочем – это у него всегда такая улыбка. Черенщик человек счастливый. Недавно он женил второго сына. "На стол положил" (родителям невесты) 30 руб., на свадьбу и на снаряжение ушло рублей 60. Пировали отлично, потом осталась еще пятишна. Он вынул ее после конца празднеств и говорит: ребята, а ведь пятишна то еще тутось. Чего с ней? – Пропьем! – Валяй! Еще погуляли. Одним словом эта пятишна является каплей переполнившей чашу его радости. Теперь остается еще сын – да мал. "Успею и на него заработать, на свадьбу-те". А там – жизненная задача выполнена, остальное дар судьбы… Поэтому в улыбке черенщика столько радости, внутренней, накопленной, запасенной…
– Трудно ведь детям с кузовом ходить – говорю я с некоторой укоризной за его веселье.
– Трудно, – отвечает он, – беда, – и опять показывает зубы детски радостной, немного лукавой улыбкой. Улыбка вызывает во мне недоумение: она явно неуместна, но в ней есть что-то странно-доброе: доброе веселье по поводу чужого да еще детского горя!
Мое недоумение разрешается: черенщик останавливает привод и поворачивая улыбающееся лицо с небольшой бородкой, в которой чуть видны кой где седые волосы, произносит:
– Сам ходил с кузовом-те. Знаю.
Это мне все раз'ясняет: сам ходил, значит имеет право не очень сокрушаться о других. Теперь счастлив, – значит, может оглянуться на кузов с улыбкой.
– Отец-те у меня на вдове женился. Своих у него пятеро нас, я старший 12 лет, да у нее трое. Значит с обчими вместе, всех восьмеро. А сам-те был не очень… слабоват. Кормить нечем. Ну и послал нас-те, старших, с кузовами.
– Трудно было?
– Когда не трудно! Люди-те где ещ спят, – нигде огонька нет, а ты уж в ходу, с кузовом-те, на заре, а то и до зари. Знать, зимой-те, холодно, дороги-те не видать, да иную пору метель. А ты бежи, где чтобы пораньше.
– Зачем так рано? Ведь спят.
Он опять улыбается своей детски лукавой улыбкой.
– Иного сам и разбудишь, стучишь в окно. Подай дескать Христа ради. Ну, встанет подаст, что станешь делать. В Новоселках, в кабаке-те по трешнику в субботу сиделец подавал. А 6 верст, ну и бежишь.





13 февраля

Эту ночь опять сначала не мог заснуть. Боясь, что бессонница перейдет в сплошную, попросил морфия. Принял в 11 1/2 до 12 1/2 не подействовало. Встал, сошел вниз, выпил молока с коньяком. Заснул часа в 1 1/2 ночи. Проснулся часов в 7, потом заснул до 11. Легкая головная боль. В 4 часа выехал из Вачи {О пребывании В. Г. в Ваче и Павлове см. в дополнение к настоящему дневнику письма писателя к жене и родным. ("Письма", кн. V).}.



14 февраля

Ночь в вагоне спал изрядно. Приехал в Москву. Узнал о бедняге Саше {А. С. Малышева, сестра жены В. Г.} (у нее умер Шура {Маленький сын А. С. Малышевой.}). Горе за горем.